Восстанавливая столь давние события в такой сложной организации, как Merck, легко поддаться соблазну представить тогдашние фактические результаты Merck как неизбежные. Наиболее правдоподобным нам представляется такое объяснение: тогдашнее руководство Merck видело, что рентабельность компании снижается и что ей не удается найти выгодные направления за пределами фармацевтического сектора. Поэтому весьма вероятно, что оно ощущало острую необходимость поиска путей активизации собственных исследований и разработок.

В том, что фармацевтическая компания пригласила в качестве консультанта университетского специалиста, не было ничего необычного. В начале 1970-х гг. исследователи Merck сотрудничали с Роем Вагелосом, в то время возглавлявшим факультет биохимии и отделение биологии и биомедицинских наук в Университете Вашингтона в Сент-Луисе. Мнения Вагелоса высоко ценились, потому что он превратил свой факультет в одно из самых продуктивных и уважаемых в мире учреждений в своей области{139}. Он довольно быстро вник в методики поиска и разработки лекарств, использовавшиеся в Merck, и отметил, что более глубокое понимание основных биологических механизмов действия лекарств может ускорить процесс поиска новых медикаментов.

Найдя общий язык с тогдашним генеральным директором Merck Генри Гэдсденом, в 1974 г. Вагелос стал руководителем Merck Research Laboratories (MRL). Вагелос явно намеревался перестроить работу лабораторий НИОКР в Merck в соответствии с академической моделью и заменить случайный поиск, основанный на химических законах, направленным поиском, основанным на понимании биологических процессов. Для того времени это намерение было революционным, поскольку предполагало отказ от вековых традиций поиска и разработки лекарств. Merck стала первой крупной фармацевтической компанией, сделавшей большую ставку на этот новый подход, причем под руководством человека, который, несмотря на все свои полномочия и достижения, не открыл ни одного препарата.

И коллеги Вагелоса из научного сообщества отнюдь не считали это его перемещение повышением. Более того, даже друзья Вагелоса сочли создание им научно-исследовательской лаборатории, пользующейся уважением во всем мире, с последующей передачей ее «примитивам» из коммерческой фармацевтической компании не просто ошибкой, но почти предательством. Но Гэдсден, а затем его преемник Джон Хоран, занявший пост генерального директора в 1976 г., заверили Вагелоса, что он будет руководить исследованиями по своему разумению, и он взялся за эту работу.

Если учесть время, необходимое для серьезного преобразования любой крупной организации, а также характерные значения длительности процессов в фармацевтической промышленности (от открытия соединения до выпуска лекарственного препарата могут пройти десятилетия), легко понять, что воздействие этого изменения стратегии НИОКР на коммерческие показатели проявилось далеко не сразу. Однако другие важные показатели начали изменяться довольно быстро. В частности, если к середине 1970-х гг. Merck и Eli Lilly имели примерно одинаковое число научных публикаций и получили примерно одинаковое число патентов, то в 1980-х эти показатели у них уже существенно различались, а к 1990 г. различия стали разительными: у Merck было в четыре раза больше публикаций, в три раза больше патентов и в три раза больше выпущенных на рынок продуктов{140}{141}.

Результаты исследований Merck изменили взаимоотношения компании с Национальными институтами здравоохранения США и академическими исследователями. Разработка ингибитора холестерина под названием «мевакор» стала одним из первых примеров выгодности этих новых отношений. В 1956 г. Merck удалось выделить важное химическое звено в холестериновой цепочке – мевалоновую кислоту. В 1974 г. Майкл Браун и Джозеф Голдстейн из Университета Техаса определили ключевые этапы производства холестерина, за что в 1985 г. получили Нобелевскую премию. Этим открытием могла воспользоваться любая компания, но именно Merck в 1978 г. выделила ловастатин, который в 1987 г. было разрешено продавать под названием «мевакор».

Продолжение исследований терапевтической эффективности фактически на основе случайного поиска делало процесс разработки лекарств длительным и дорогим и часто приводило к переключению внимания на другие химические соединения. Так, например, фармацевтическим компаниям пришлось разрабатывать вакцины и антибиотики. Оказалось, однако, что, хотя патогенных организмов, представляющих угрозу для человека, существует бесчисленное количество, число используемых ими биологических механизмов воздействия, несмотря на их изменчивость, сравнительно невелико. Иными словами, разные механизмы могут вызывать сходные патологии, а одни и те же механизмы могут проявляться по-разному. Например, повышенная температура может быть симптомом и гриппа, и лимфомы. Поэтому, когда Merck ставила перед собой конкретную цель, например, определяла белок, который необходимо было ингибировать, она могла проследить влияние ингибирования этого белка в нескольких областях медицины, таким образом стимулируя дальнейшее развитие.

Хотя Eli Lilly тоже перешла на целевые исследования, опыт работы с так называемыми крупномолекулярными препаратами и биотехнологическими продуктами типа инсулина у нее был сравнительно небольшой. В отличие от мелкомолекулярных соединений, синтезом которых издавна и с успехом занималась Merck, эти продукты не поддаются слипаниям такого типа, какие удавалось использовать Merck.