Сейчас Эрик сидел на скамейке у подсвеченного прожекторами Рождественского собора.

– Привет! Давно ждешь?

– Да нет…

Он привстал, обмениваясь с Матвеем рукопожатием. Они с Астрой отлично выглядели, как будто не провели день в разъездах и утомительных разговорах.

– Поужинаем? – предложила она.

– Спасибо, я не голоден…

Астра опустилась на скамейку рядом с милиционером. Матвей стоял, разглядывая собор. В темноте тот совершенно преобразился. Сбросил лет двести…

– Эрик, вы любите Маняшу? – без обиняков спросила она. – Марию Мельникову, сироту, воспитанную Бояриновыми?

Молодой человек медлил с ответом. Вокруг царило оживление, раздавались голоса и щелчки фотоаппаратов. Вечерние пейзажи Суздаля по-своему красивы.

– Она мне нравится…

– Почему вы сразу не сказали?

– Вы об этом не спрашивали.

– Допустим, – кивнула Астра. – Но сейчас можете объяснить…

– Я не обязан оправдываться! – вспылил Эрик. – Это мое личное дело.

– Да, конечно…

Она замолчала, ожидая, что тот встанет и уйдет, однако старлей остался сидеть на скамейке. Господин Борисов был уважаемым человеком, никогда не отказывал в помощи, и поступить невежливо с его посланцами Эрик не мог.

– В чем вы подозреваете Бояринова? – спросил он. – Он замешан в каком-то преступлении?

– Возможно…

– То есть у вас ничего против него нет?

– Нет, – честно призналась Астра. – Просто возникли сомнения насчет девушки, которая живет в его доме.

– Маняши? – На лице Эрика отразилось искреннее изумление.

– Как давно вы с ней виделись?

– Давно…

Матвей оставил их наедине и медленным шагом двинулся вокруг собора. Ему захотелось со всех сторон полюбоваться этим белокаменным чудом. Интуитивно он почувствовал, что молодому человеку будет проще открыться женщине.

– Послушайте, Эрик, – сказала Астра, едва Матвей отошел на достаточное расстояние. – Я не представляю официальные органы и не собираюсь давать делу ход. Мне просто нужно кое-что выяснить. Это касается семьи Бояриновых. Вы можете оказать содействие!

Милиционер напряженно думал – это было видно по складке на переносице.

– Я не хочу подставлять Николая Порфирьевича… – наконец выдавил он. – Каким бы он ни был. Не исключено, что мы с ним… породнимся. Хоть Маняша и не его дочь… но эти люди ее вырастили… и они… то есть он… имеет право на хорошее отношение с ее стороны. И с моей, разумеется. Я не намерен причинять ему вред! – разволновался он. – Вы понимаете?

– Даю вам слово, что все сказанное останется между нами.

– Почему я должен вам верить? Пройдет несколько дней, вы вернетесь в Москву, а мы будем продолжать жить здесь: я, Маняша, Бояринов – и расхлебывать кашу, которую вы заварили.

Эрик мучительно покраснел. В темноте казалось, что на его черты легла густая тень.

– Мы еще ничего не сделали, – возразила Астра.

– А могилка ребенка? Вы же собирались…

– Нет, Эрик! Вы правы, захоронение трогать нельзя. Это ничего не даст.

– Вы думаете… там пусто?

– Это уже не имеет значения.

Он уставился на Астру болезненно горящим взглядом. Признался:

– Я в полной растерянности. Всю ночь ломал себе голову, зачем вам понадобилось ворошить старое. В чем виноват Николай Порфирьевич?

– Полагаю, ему самому угрожает опасность.

– Какая? На него наезжают конкуренты?

– Если бы я знала… Вам не приходило на ум, что Бояринов чего-то боится?

– Приходило. Я пытался объяснить себе, почему он ведет такой замкнутый образ жизни. Почему заставляет своих женщин сидеть взаперти? Почему запретил Маняше встречаться со мной? Неужели из-за денег? В конце концов, я могу уйти из милиции, заняться чем-то другим, более прибыльным…

– Значит, это он наложил запрет на ваши отношения с Мельниковой?

– В некотором роде… Я не совсем правильно выразился. Он отговаривал Маняшу от отношений со мной, а потом поставил нам обоим условие. Якобы его волнует не мое благосостояние, а подлинность наших чувств друг к другу. Он думает, что я корыстолюбец, который позарился на его бизнес и пытается охмурить сироту. Но Маняша по закону не является наследницей. Честно говоря, мне плевать на его деньги! Мне просто нравится девушка… Она тайком приходила на свидания, но Бояринов откуда-то прослышал об этом и страшно разозлился. Устроил ей допрос с пристрастием, кричал, чуть ли не с кулаками кидался. Он вообще по любому поводу взрывается, как порох. А тут его основательно прорвало. Маняша сказала мне по телефону, что Бояринов предлагает испытательный срок…

– В каком смысле?

– Настаивает, чтобы мы проверили свои чувства. Если в течение года они не охладеют, то можно будет говорить о серьезных отношениях.

– То есть вы целый год не должны встречаться с Мельниковой?

– Ни встречаться, ни просто видеться, ни даже говорить по телефону. Таково его условие. Иначе, мол, это не настоящая проверка.

– Вы согласились?

– А у нас был выбор? – горько усмехнулся Эрик.

– Вам не кажется, что условие слишком суровое? Чем оно продиктовано, по-вашему?

Молодой человек пожал плечами:

– Хотелось бы думать, что заботой Бояринова о Маняше… но в голову приходит другая причина. Самодурство, превратившееся в манию! И что прикажете делать с этим? Выкрасть девушку и жениться на ней вопреки всему? Маняша на такое не пойдет… Во-первых, она старше меня. Во-вторых, Суздаль – деревня со своим укладом, с религиозными нормами, с провинциальной моралью… Это вам не столица, где все дозволено. Да и по натуре мы оба не авантюристы. Вернее, я…

– Насчет Мельниковой вы сомневаетесь?

– Я не достаточно хорошо ее знаю, – вздохнул Эрик. – Мы не успели как следует изучить друг друга. Но раз она не протестовала, значит, не готова впопыхах вступать в брак, и главное – отплатить за добро черной неблагодарностью. Что ни говори, а Бояриновы приняли ее в дом, ничего для нее не жалели.

– Вам бы тоже не хотелось так поступать? Стать предметом сплетен, попасться на язык местным кумушкам?

– Вы угадали. Я не герой! Не Фанфан-Тюльпан, который похищает красавиц из роскошных спален, сажает на коня и мчится сломя голову в чисто поле. Я хочу иметь нормальную семью и прямо смотреть в глаза людям.

Он был консервативен и придерживался общепринятых правил. Что ж, не самый страшный недостаток в мужчине.

– Можно уехать из Суздаля… – предложила Астра. – Туда, где вас никто не будет знать и не осудит.