— Сам подумай, Бобер, — поворачивая ключ зажигания, увещевал Клещ. — Мы с тобой уже вроде все обсудили, какие тут могут быть понты? Тихо берем старуху, колем ее, забираем имущество и «растворяемся во мраке небытия»… Все же обговорено, в натуре…

— Да я-то что… Как бы Филин не растворил нас в этом самом «мраке»… Вот что…

— Э-э, Бобер, — скривил рот Клещ. — Во-первых, если сразу со старухой сорвется, то отмазка такая — мы, так сказать, инициативу проявили, кинулись по горячим следам… Ну а если все чисто выйдет, то… Пока Филин очухается, мы уже далеко будем… Что нам его крохи со стола, когда можно разом весь кусок хапнуть… Он же нас в черном теле держит, а мы ведь люди, Бобер, заслуженные люди… А он молодняк уже над нами ставит… Мы с тобой полжизни по пересылкам да по зонам кантовались, а он кто? «Фраер» он по всем понятиям воровским…

— Фраер-то он, конечно, фраер… — согласился Бобер. — Но «бабки» у него, связи…

— Вот именно, что «бабки»! На них только и авторитет свой слепил. А так он кто по жизни? Барыга… А это дело, если по справедливости, я сладил, исключительно я. Если б мы тогда с Тхорем в Питере…

— Ладно, Клещ, — оборвал Бобер. — Давай конкретно о «деле»… Как нам в дом войти, как к старухе проникнуть… А заорет? Люди же там…

— Не заорет, — уверенно сказал Клещ, выворачивая машину с Главной аллеи Измайловского парка. — Все продумано. Конкретно делаем так…

В это самое время со стороны дачного поселка «Красный Богатырь» по направлению к Москве летела по шоссе черная «Волга», за рулем которой находился Семен Семенович Галамага. Полчаса назад ему по служебному телефону позвонили опера майор Бут и капитан Раков и сообщили невероятную новость — старуха вернулась с того света!

Лицо Галамаги было хмуро и сосредоточено, брови сдвинуты, умные глаза горели решительностью и деятельной энергией.

Но увы, внешний вид слишком часто бывает обманчив. Замечено, что у напряженно и крепко задумавшегося человека, когда он весь поглощен сильной мыслью и решает трудную задачу, лицо от натуги немного тупеет и приобретает оттенок кретинизма. Очень часто увлеченные думой философы имеют совершенно глупый вид, и случайный сторонний свидетель, увидев эти отвисшие губы и потухший взгляд, легко может принять задумавшегося ученого за полного клинического идиота.

Так что несмотря на столь решительный вид Галамаги, несмотря на сдвинутые брови и умный взор, в голове его был полнейший сумбур. И если бы сам дьявол в аду под угрозой пытки спросил его: «Галамага, зачем ты ехал в Москву и какие мысли и планы были у тебя при этом?» — Семен Семенович не ответил бы ничего вразумительного. «Так… убедиться…» «В чем ты конкретно хотел убедиться?» — настаивал бы дьявол, проводя перед его носом какими-нибудь адскими, раскаленными добела щипцами. Но даже и тогда, глядя на эти страшные щипцы, ничего не смог бы прибавить Галамага к своим словам. «Интуиция… Проследить хотел… как оно там обернется… Тяга какая-то тянула…» «Вот и проследил, вот и убедился… — сказал бы дьявол и вздохнул. — Интуиция… Черт тебя попутал, а никакая не интуиция. К золотишку тебя потянуло, вот что. Ох, беда, беда мне с вами, алчными душонками… Жалко мне тебя, дурака, но сам виноват…»

Да, недаром говорят, что утопленника в роковой день непреодолимо тянет к себе вода.

Галамага мчался к Москве, время от времени пододвигая на место морской бинокль, который от скорой езды так и норовил сползти на край сиденья.

На подъезде к «объекту» он метров за сто выключил фары и габариты, машина, тихо урча, остановилась в укромном углу за кустами сирени. Галамага повесил бинокль на шею и осторожно выбрался наружу. Всем телом навалился на дверь и она захлопнулась с глухим щелчком. Семен Семенович на полусогнутых ногах обошел дом вокруг, остановился напротив едва освещенного старухиного окна, огляделся. Ага, с удовлетворением отметил он, — вон из той пятиэтажки… В аккурат напротив. Метров двести, но с биноклем самый раз…

Две бесшумные тени пресекли двор, поднялись на крыльцо, на очень недолгое мгновенье замешкались у входной двери с бесхитростным замком, аккуратно звякнули отмычками и — прошелестели по сумрачному коридору. В комнате скорняка все так же гремела музыка, но голосов и топота не было уже слышно. Угомонились. Мягко проворкотал замок в двери угловой комнаты, тени просочились сквозь узенькую щелку и застыли в безмолвии перед отверстым гробом.

«Эге», — оживился на своем посту Галамага и чуть подвинтил окуляр, но резкости не прибавилось.

Далекая сцена едва-едва освещена была сиреневым ночником.

Злокозненные тени разделились и с двух сторон на цыпочках подкрались к темному гробу, склонились над ним и тотчас отшатнулись. Глаза Клары Карловны были открыты.

— Ты, старая кляча, — зашептал Клещ, приставляя ей к горлу длинный узкий предмет. — Вякнешь только, шило в кадык всажу.

— Что вам нужно здесь, государики вы мои? — ровно и тихо проскрипела старуха, даже не пошевелившись.

— Короче, если ты, тварь, не скажешь сейчас…

— Погоди ты, — перебил Бобер. — Спокойней… Уважаемая, — подошел он с другой стороны. — Мы хотим вам добра. Мы не хотим зла…

— Короче, Бобер…

— Спокойно, Клещ… Так вот, сударыня… Времени у нас немного, но полюбовно решим, по-честному… А не то веревку на шею и придушим, как крысу…

— Погоди, Бобер, не груби, — сказал Клещ. — Тут вежливо надо, культурно… Значит так, ты нам, старая грымза, сейчас свои сбережения покажешь, а мы тебе взамен…

— Следи за базаром, Клещ…

— Государики вы мои, — остановила их Клара Карловна. — Насколько я понимаю, вы пришли за сокровищами. Но, к сожалению, золото это принадлежит партии, а поскольку вы не являетесь членами партии…

— Как так не являемся!? — обрадовался Бобер неожиданному повороту дела. — Кто же еще является? У меня батя был член партии. Я и сам член партии, честно слово даю… И друг мой по жизни коммуняка…

— Ваш друг коммунист? — Клара Карловна скосила глаза на Клеща, который все так же держал наготове шило.

— С места не сойти, — просипел Клещ. — Равенство, братство, свобода!..

— Мир, труд, май, — поспешил добавить Бобер. — «Союз нерушимый республик свободных…»

— Банду Ельцина под суд! — угрюмо присовокупил Клещ.

— Хорошо, государики вы мои, — одобрила Клара Карловна. — Вы меня почти убедили. Я вижу, что вы честные и убежденные люди… Но, право, приходите завтра днем, к чему эта конспирация… Тем более, что вы за один раз всего не унесете…

— Барышня, — горячо зашептал Клещ. — Мы унесем. Ради такого дела…

— Нет, — твердо сказала старуха. — Прощайте…

— Дуру гонит, — злобно просипел Клещ, который давно понял, что старуха попросту издевается над ними. — Ставь, Бобер, паяльник в розетку. И скоч давай… А ты, сука, заголяйся…

— Ну, курва, ладно… — озлился и Бобер, высматривая розетку. — Не хочешь по-доброму, значит будем по-плохому…