— Я бы никогда не ударил тебя, — сказал он тихо. — Это все равно что умертвить часть себя.

Аманду бросило в дрожь. Больше не видение? О чем говорит этот человек? Если все это происходит наяву, то ей нужны объяснения. Объяснения, которых не было в ее снах и фантазиях.

— Если ты настоящий, тогда ты не тот, за кого я тебя принимаю. Ты не понимаешь… Я не могу навсегда остаться в этой хижине. Дэвид найдет меня.

Нокосе выпустил Аманду, подошел к двери и широко распахнул ее.

— Ты в горах. Ближайшее поселение — Форт-Дюкен. Мой отец был… francais. Охотник. — Он нахмурился, досадуя, что делает запинки в словах, а когда он прибег к французскому, Аманда еще больше растерялась.

— Француз?

— Да. — Нокосе облегченно улыбнулся, видя, что она поняла родной язык его отца. — И твой мужчина не найдет тебя здесь, — добавил он.

Аманда не была в этом убеждена, но решила сейчас оставить эту тему. Слишком ее поразили другие его слова.

— Был? Значит, твой отец умер? — От нее не укрылась печаль в голосе великана. Она старалась не обращать внимания на его странную манеру одеваться и на то, что его волосы, иссиня-черные и абсолютно прямые, были длиннее ее собственных.

Нокосе кивнул:

— Он мертв… две зимы.

— Почему ты здесь один? Почему не вернешься в город?

Нокосе нахмурился. Он не понял слова «город» и знал, что у них еще, должно быть, много вещей, которым суждено остаться непонятными. Но сейчас ему было необходимо объясниться.

— Я не мог вернуться к народу моей матери. Я ждал тебя.

Аманда нахмурилась. Все это не имело ни малейшего смысла. Его родители, вероятно, были какими-то старыми хиппи.

— Где же народ твоей матери? И как ты мог знать, что я пойду этой дорогой? Даже я сама не знала этого заранее.

— Я — Нокосе, индеец. Сын Маленькой Птицы, дочери мускоги. Они велики числом и живут на берегах Чаттахучи. Большой реки, у которой много притоков. Мой народ живет рядом с ними.

Аманда заслонилась шкурой, как бы защищая себя. Этот мужчина был прекрасен. И силен. И, если она правильно поняла, он был самым настоящим сумасшедшим. Кем он себя воображает — диким индейцем? Если бы это все не было столь печально, она бы рассмеялась. Она отвела взгляд, не в силах смириться с тем фактом, что мужчина, который спас ее от Дэвида, был таким же сумасшедшим, как ее муж.

— Не отворачивайся.

Его голос проник ей в самую душу. Невозможно было оставить безответной его мольбу.

— Ты должен понять, — мягко сказала Аманда. — Я так тебе благодарна, что ты спас меня вчера ночью. Но ты никак не мог знать, что я приду.

Она предпочла забыть, что, когда в первый раз проснулась и увидела его, то решила, что он был мужчиной из ее снов. Теперь, когда она совсем проснулась, она знала, что это невозможно.

— Я знал, что ты придешь, потому что звал тебя. Я приходил к тебе из света.

— О Боже! — Аманда вскочила, в панике схватившись за шкуру. — Ты не можешь об этом знать! Как ты… — И вдруг ее осенила догадка. — Я знаю. Я, наверное, говорила об этом во сне. Ведь так?

Ее губы дрожали, пока она ожидала ответа. И тут он указал на стену позади нее.

Аманда повернулась и уставилась на Дримкетчер, висящий над кроватью.

— Это мой… как ты… Но это не…

— Мне было видение. Ты звала меня издалека, моя Аманда. Я никак не мог прийти к тебе и сделал так, что ты пришла ко мне.

Аманда поднялась и потрогала вещь, о которой он говорил.

Это был ее Дримкетчер. И все же не он. Этот был новый. Видно, что даже древесина зеленая, а кожа мягкая и гибкая. Перо, свисающее с плетения, прекрасно. С бело-коричневым отливом, оно порхало на своей привязи, как птица, которой когда-то принадлежало. Коготь тоже был на месте, так же как и медальон из бусин. Не было никакой разницы между этим Дримкетчером и ее, пронесенным через два столетия магией любви.

— Не понимаю, — тихо произнесла Аманда. — Я оставила его там, в пещере. Он был в сумке. Ты мне сказал, что он не нужен.

Нокосе вздохнул. Как трудно! Но все же она должна понять. Если она не поймет, все будет впустую.

— В этом времени он мой. В твоем времени он принадлежит тебе. Лишь время разделяет владельцев.

Она снова задрожала. Его время? Ее время?

— Я не знаю, к чему ты клонишь, — сказала она и прошлась по хижине в поисках чего-нибудь, что можно было бы надеть. — А где, черт побери, мои вещи?

Нокосе улыбнулся. Она была поистине прекрасна, когда сердилась.

— Не смейся, черт побери! — рассердилась Аманда. — Дай мне мою одежду.

Он пересек хижину и нагнулся над сундуком в углу. Через минуту он держал в руках мягкую накидку из оленьей кожи.

— Твоя одежда была порвана и запачкана кровью. Это принадлежало моей матери. Она была бы рада, если бы ты ее надела. — Он старался не обращать внимания на маленькую коричневую родинку на правой груди Аманды и сосредоточиться на ее больших зеленых глазах.

Аманда пребывала в полном замешательстве. Оленья кожа была такой белой и на ощупь как нежнейшая замша.

— Ей не понравится, что ты раздаешь ее одежду, — сказала Аманда, возвращая накидку. — Лучше дай мне мои вещи, пожалуйста!

— Она ей больше не нужна, — возразил Нокосе. — Ей нельзя было показываться вне дома в своем наряде. И британцы, и французы тут же заподозрили бы, что она шпионка.

Аманда взяла накидку, но все еще не решалась надеть ее на себя. Что-то говорило ей, что это будет первым шагом в королевство невероятного.

— Она ей не нужна. Ее больше нет на земле.

Глаза Аманды наполнились слезами. Она знала, что значит потерять родителей.

— Извини, — мягко сказала она. — Я понимаю твое горе. Мои родители тоже умерли.

— Я не горюю, только сожалею, что никогда не знал ее. Большой Нокосе убил ее. Его колдовство было сильное, но колдовство отца сильнее. Мы остались в живых.

Наконец-то Аманда решилась натянуть оленью накидку. Одеяние спускалось чуть ниже колен, и его мягкая пушистая кайма щекотала икры. Аманда ощущала себя в ней хорошо, даже уютно.

— Кто такой Но-ко-се? — Она с запинкой произнесла! незнакомое слово, думая, что это имя человека, который убил мать ее нового знакомого.

Он указал на постель.

— Ты спала на его шкуре. Его коготь висит на Дримкетчере. Его дух сейчас в тебе и во мне. Я ношу его имя и его силу. Это великое колдовство.

Аманда оглядела шкуру, на которой лежала, и смутно уловила очертания медведя, с которого она была содрана, хотя головы и когтей недоставало.

— Медведь? Но-ко-се — это медведь? Ты говоришь, что медведь убил твою мать?