Пока он переворачивал матрас и встряхивал одеяло, Гоголь взялся перекладывать книги на столе. Как и подсказывало ему сердце, крест был здесь. Отец Георгий сунул его в массивный кожаный фолиант с псалмами. Может быть, спрятал, когда в келью ворвались похитители, а может, просто всегда держал реликвию под рукой, и она затесалась среди страниц случайно. Крест был деревянный, с незатейливыми медными накладками, очень темный, фигурный, местами выщербленный. Взяв его в руку, Гоголь поразился тому, как тяжела эта небольшая по размеру вещица, которая, вероятно, изначально предназначалась для ношения на груди поверх рясы. Он повертел находку, проверяя, нет ли в ней других металлических вставок, но ничего не обнаружил. Странным было и то ощущение тепла, которое исходило от креста. Его не хотелось выпускать из руки.

– Нашел, – сказал Гоголь.

– Давай сюда!

Гуро резко повернулся к нему, зацепив при этом плащом свечу, пристроенную на углу стола. При падении она потухла. В этот же момент снаружи раздался отчаянный крик Федора.

– Сказал же ему: «Стреляй, а не кричи!» За мной!

Гуро выскочил в зал. Гоголь следовал за ним по пятам, на ходу пряча крест в карман. Несмотря на тревогу, он испытывал радость оттого, что не пришлось расставаться со святыней. Его коробило от одной мысли о том, что Гуро будет трогать крест своими нечуткими руками.

Дверь отворилась, впуская в церковь ночной сквозняк. Пламенные острия свечей беспорядочно заколыхались, порождая игру теней. В дверной проем влетел округлый предмет и покатился к ногам Гуро, оставляя на полу темные капли. Гуро отпрыгнул с несвойственной ему суетливостью и выстрелил, направив пистолет на дверь, за которой Гоголь никого не увидел. Снаружи раздался издевательский и вместе с тем угрожающий вой из нескольких глоток.

Гуро уронил саквояж вместе с тростью и крикнул:

– Доставайте второй пистолет, Гоголь!

Отдав распоряжение, он подбежал к двери, но она захлопнулась, прежде чем он достиг ее. Он выстрелил сквозь нее.

Гоголь не услышал грохота. Его расширившиеся зрачки были устремлены на голову урядника Федора, заброшенную снаружи. Она была ровно отрублена или отрезана, так что шея напоминала кусок разделанного мяса.

– Его собственным топором зарубили, – сказал Гоголь.

К нему подбежал Гуро, оттолкнул ногой голову и склонился над саквояжем.

– Что вы там бормочете?

– Топор...

– Забудьте про топор! Пистолет берите!

Гоголь испытал странное чувство нереальности происходящего. Повторялась история с осадой в имении Верховского. Там Багрицкий тоже сражался с нападающими, требуя, чтобы Гоголь занялся вторым пистолетом. Кончилось все очень и очень плохо.

– Первым же выстрелом я убил Тукова, – сообщил Гуро, торопливо запихивая пули в опустошенные стволы. – Он был среди нападающих. Надеюсь, второй заряд тоже не был потрачен впустую. Что же вы медлите, голубчик? Берите пистолет. Учтите, он намного тяжелее обычного из-за добавочных стволов. Но это неудобство дает преимущество. Можно стрелять три раза, не перезаряжаясь.

– Я не буду стрелять, – сказал Гоголь. – Ни три, ни даже одного раза.

– Что? Вы с ума сошли?

– Нет, я в своем уме. Поэтому не стану убивать людей.

– Ну так они убьют вас, наивный вы человек! – заорал Гуро.

– Бог даст, так убьют, – сказал Гоголь тихо.

Его слова были почти не слышны из-за воплей, свиста и воя, доносившихся снаружи. Гуро посмотрел на него долгим взглядом и повел головой из стороны в сторону.

– Кажется, я начинаю понимать, почему вас так жаждало заполучить ваше Братство.

Гоголь промолчал. Взяв свечу, он стал обходить зал, что-то выискивая взглядом. Голоса за стенами смолкли. Все разом, как по команде.

– Не понимаю, почему они не начинают штурм, – нервно произнес Гуро, озираясь по сторонам. – А! Наверное, хотят поджарить нас здесь! Но такие стены огню нипочем. Так что же они тогда замышляют?

– Штурм будет, Яков Петрович, – заверил его Гоголь. – Только атакуют нас не люди и даже не мертвые души. Отец Георгий не зря назвал Верховского исчадием ада. Наш враг знается с самим Сатаной, если только...

– Что «если только»? Договаривайте же! У вас, Николай Васильевич, есть совершенно дурацкая манера обрывать фразы на середине.

– Если только он не сам Сатана, – закончил Гоголь. – Но это ведь по вашей части, не так ли, Яков Петрович?

– Если вы намекаете, что я якшаюсь с нечистой силой, то это полнейшее заблуждение! – отвечал Гуро. – Оккультные науки вовсе не обязательно предполагают вызов духов и прочуй чертовщину. Я умею воздействовать на людей, да, но никаких договоров я кровью не подписывал.

На последнем слове голос Гуро сорвался на фальцет. Проследив за его взглядом, Гоголь увидел, как ожила картина на стене, изображающая снятие Иисуса с креста. Плоские фигуры на ней задвигались, а одна вроде как соскользнула на пол и побежала в темный угол. Сначала это был римский легионер, но на бегу у него высунулся из-под хитона тонкий хвост и поволочился по полу, а ноги его были уже не ногами человека в сандалиях, а мохнатыми крысиными лапами.

– Нас отвлекают! – предупредил Гоголь. – Будьте начеку!

Гуро повернулся кругом, заметил цель и выстрелил. Гоголь, чихнув от пороховой кислятины, отыскал наконец подходящую палку и сунул ее конец в огонь свечи.

Гуро снова выстрелил. Что-то шлепнулось сверху на пол и поползло прочь, помогая себе перепончатыми крылами. Они были черными, а зад существа выглядел совершенно как человеческий, только меньше. Под куполом и из углов нарастал пронзительный писк, словно оттуда готовились выскочить целые полчища уродцев вроде тех, которых уже довелось увидеть нашим героям.

Гоголь повернул палку.

– Да что вы там возитесь? – заорал Гуро, растерявший все свое хваленое хладнокровие.

– Мне нужен уголь, чтобы начертить круг, – пояснил Гоголь. – На родине у меня с помощью таких кругов защищаются от нечистой силы. Идите сюда, Яков Петрович! Становитесь рядом.

Схватив саквояж, Гуро подбежал к нему. Гоголь, орудуя обугленной палкой, начертил небольшой и довольно бледный с одного боку круг.

– Теперь не мешайте, – быстро проговорил он. – Я буду читать молитву.

– Давайте, голубчик, – сказал Гуро. – А у меня свои методы. Приходилось ли вам когда-нибудь видеть ручную бомбу, начиненную порохом и пулями?

Гоголь не ответил, полузакрыв глаза и бормоча себе под нос певучие слова молитвы.

Вся церковь мягко вздрогнула. Где-то раздался дикий, безумный смех, от которого языки пламени затрепетали, как осиновые листки на осеннем