Никита гладит мои плечи, рисует узоры по лопаткам и тепло дышит в макушку. Мы растворяемся друг в друге и, подобно ветвям платана, слегка раскачиваемся на волнах нежности.

Острой боли больше нет, только жжет немного. Хочется в душ, но я не в силах оторваться от него сейчас. Кажется, я способна просидеть так целую вечность. Но у Никиты явно другие планы.

Он слегка наклоняет меня, укладывая на бок на свои колени. Его руки спускаются ниже, пальцы словно по фортепианным клавишам скользят по позвонкам и доходят до крестца, слегка придавливая, мягко растирают поясницу до самого копчика. Чувствую, как мышцы в этом месте приятно ноют и согреваются. Тепло от его рук разливается и наполняет всю нижнюю часть туловища, рождая во мне жгучее и какое-то особенно глубинное вожделение. Это настолько интимно, что даже неловко, поэтому я пытаюсь плотнее сжать бедра. Никогда бы не подумала, что массаж может так возбуждать.

‒ Расслабься, Птенчик, что ж ты постоянно в напряге? ‒ хрипло шепчет он, а сам ведет ладонью по ягодицам, гладит их и постепенно пробирается пальцами к промежности.

‒ Мне нужно в душ. Там кровь, ‒ напоминаю я, пытаясь подняться.

‒ Не нужно, ‒ он успевает перехватить меня за талию, снова укладывает на бок и сам ложится рядом.

Хочу возмутиться, но не успеваю — он целует меня долго, властно, ненасытно, крепко прихватив рукой за шею под волосами. Этот глубокий поцелуй становится для меня новым откровением. Дышать сопливым носом невозможно, поэтому тяну воздух из легких Никиты и у меня даже получается не задохнуться. Я дышу через него! Но кислорода недостаточно и голова идет кругом.

Не знаю, сколько это длится — совершенно теряю счет времени, но, когда мы отрываемся друг от друга, смотрю в его глаза и вижу в них что-то совершенно новое. Не могу идентифицировать, что именно, но он смотрит на меня иначе. И от этого его взгляда я превращаюсь в один сплошной оголенный нерв. В груди щемит, солнечное сплетение пережимает, кожа горит, а легкое жжение между ног и вовсе разрастается в огромный огненный шар желания. Не понимаю, нравится ли мне то, что я чувствую, но знаю: пути назад нет. Меня затягивает, всасывает и топит в неведомых ощущениях и эмоциях.

Абсолютно забываю про кровь и свое недавнее стеснение. Какое значение имеет гигиена, когда физическое тело становится всепроникающим эфиром?

Наш разум сейчас в отключке, мы живем на инстинктах. Дышим надсадно и смотрим друг другу в глаза.

Не разрывая зрительный контакт, Ники опускает руку и трогает меня там. Нежно, почти невесомо поглаживает и слегка раскрывает складочки. Проникнуть внутрь не пытается. Внимательно следит за моей реакцией, но это лишнее — от его прикосновений мое тело превращается в детонирующую гормональную мину. Я возбуждена до предела.

Тянусь рукой к его напряженному лицу, веду пальцами по только целовавшим меня губам, по слегка шершавым скулам, спускаюсь по рельефной груди к твердому животу и стопорюсь, поглаживая косые мышцы его идеального пресса. Его эрегированный член упирается в мою ладонь, и я переключаюсь на него. Обхватываю, сжимаю и поглаживаю. Вверх и вниз, медленно и тягуче, точно так, как Никита гладит меня в этот момент.

Мы дышим в унисон, глубоко и шумно. Шум дождя и шорох ветвей за окном теряются и становятся фоном в музыке наших выдохов и полустонов. Возбуждение нарастает, движения рук ускоряются, становятся требовательней, настойчивей. Хочу его пальцы в себя и пробую насадиться на них, но он не дает, дразнит, доводя меня до крайней степени исступления.

‒ Хочу тебя, ‒ шепчу я, притискиваясь ближе.

В ответ он хитро улыбается, а затем быстро разворачивает меня спиной к себе и прижимается сзади, продолжая ласкать рукой. Я изнываю от желания. Оно накатывает такими мощными волнами, что тело содрогается и бьется в ожидании разрядки. Внутри все пульсирует и требует, и я сама притираюсь к толкающему сзади горячему члену. Он необходим мне внутри, пусть даже будет больно.

Но боли я больше не чувствую. Очень осторожно Никита входит в меня за какую-то долю секунды до долгожданного оргазма, и все ощущения тонут в безграничном наслаждении.

Тяжело дыша, он совершает всего несколько толчков, и мою мокрую от пота спину заливает его теплое семя. Я и не заметила, когда он снял презерватив.

Глава 33

Никита: Это не конец, а начало

В этот раз Птичка не удивляет, а реально шокирует. Как можно в наше время остаться невинной до двадцати двух? С такой офигительной внешностью, с такой смелостью и открытостью миру! Ладно если бы в анамнезе строгие родители или религиозные заморочки имелись, так ничего такого нет. С совершеннолетия живет одна, в чужой стране, говорит на нескольких языках, сотни друзей у нее. Но главное ‒ она же чертовски сексуальная! От нее такие флюиды исходят, что хрен устоишь. Два месяца меня на них штормит.

Никогда не стремился быть первым у девушки, скорей наоборот — сторонился неопытных. Лишение девственности — это лишняя ответственность, которая обязывает и привязывает. Хуже только знакомство с родителями. Но, черт, стоит признаться, я охренеть как рад быть первым у Сони. Просто в эйфории от такого бонуса.

Секс оказался совсем не техничным и уж точно не самым развратным в моей жизни, но прекрасней и безумней его я не помню. Десять из десяти, сто один из ста! Столько эмоций за раз я еще не проживал и повторить вряд ли рискну. Не уверен, что сердце способно снова такое перемолоть. Слишком чувственно и горячо было, слишком искренне и проникновенно. На грани.

Мы лежим и молча смотрим друг на друга. По подоконнику лупит дождь. Наш дождь откровения, наш ливень сближения. Мы привезли его с собой из Барселоны.

Через пять минут я встану, наберу в ванну горячей воды и зажгу свечи. Специально искал номер с такой опцией. В городе любви все должно быть красиво и до приторности сладко. Для этого сюда и едут парочки, и мы здесь тоже именно для этого.

Мы с Птичкой будем долго нежиться, обнявшись. Будем намыливать друг другу спины, сдувать пену с плеч и целоваться.

Я зацелую ее везде. Особенно там, где сделал больно. Снова и снова она будет стонать от моих ласк, а я ‒ хрипеть от ее. И мы не уснем до утра.

Но это будет через пять минут.

А сейчас я просто смотрю в ее глаза и вижу в них столько глубины, что можно утонуть. Но я с готовностью ныряю в эту бездну и на самом дне замечаю чудесное свечение. Что это? Любовь?

Мир вокруг затихает, дождь замолкает, дыхание останавливается. В одну секунду вспышкой в мозгу проносится: «Она моя. Надолго. Навсегда».

Просыпаемся мы только к обеду. Страшно голодные и до одури счастливые.

На улице льет как из ведра, а мы ‒ без зонтов и без понятия, чем заниматься в Париже в такую погоду.

Можно пойти по музеям ‒ они в воскресенье открыты, но настроение у нас не совсем музейное. Целоваться и зажиматься под полотнами Рафаэля как-то не комильфо. Еще вгоним в краску Мону Лизу, и выставят нас из Лувра.