А на восседавшего на нем владыку Алырского царства посмотреть стоило.

Молва не солгала: Гопон и вправду оказался богатырем. Добрыне он ростом уступал, но не Василию и не Ивану. Шириной плечищ – тоже. Молодой, однако уже отнюдь не зеленый юнец. Зачесанные назад буйные темно-русые кудри, короткая и неожиданно негустая бородка – щетина скорее даже, подчеркивающая твердые и упрямые линии рта, круто вылепленные скулы, брови вразлет, румянец во всю щеку – Гопон был хорош собой. Такие бесшабашные удальцы – всегда лихие заводилы в кулачных боях стенка на стенку, которые устраивают на Зимний Солнцеворот. На посиделках – первые плясуны и озорные зубоскалы, мечта невест-лебедушек. А среди сверстников, пока не остепенятся – самые отчаянные бедокуры и сорвиголовы. Такие и на троне развалятся, что Гопон и проделал. Как показалось Добрыне – даже с чересчур нарочитой небрежностью. Левым локтем он опирался о подлокотник, подбородок подпирал кулаком, а ноги в высоких щегольских сапогах широко расставил.

Оделся алырский государь, надо сказать, к лицу: светло-голубая шелковая рубаха, вышитая серебром и золотом, лазурный кафтан с длинными откидными рукавами, золотой наборный пояс, украшенный бирюзой, сапоги из синего сафьяна. На широком, узорчатом царском оплечье и в золотом обруче венца, надвинутом на лоб, сверкали синие камни.

По обе стороны трона для полноты картины застыли двое чернобронников, сложенных как молотобойцы, и двое парубков в васильковых кафтанах.

Царь-наемник смерил русичей хмурым прищуром, дольше всего задержав взгляд на Добрыне и на его доспехах. Поднял лениво руку: мол, ближе подойдите. Но повелительно повести ею не успел – Добрыня уже шагнул вперед.

– Здрав будь, твое величество Гопон Первый, государь Алырской державы! – Великоградец поклонился. Учтиво, но с достоинством. – Я – Добрыня Никитич, гридин Великого Князя Владимира Ярославича, правителя земли Русской. Направил он меня в Бряхимов послом. А с собой привезли мы в Бряхимов письмо от Великого Князя нашего. Передаем тебе его, государь, вместе с грамотами нашими посольскими.

Брови Гопона сдвинулись – видать, ждал он от русичей, столько протомившихся у дверей тронного зала, побольше любезности. Коротко кивнул одному из парубков. Тот подскочил к Василию, принял из его рук шкатулку, осторожно раскрыл и с поклоном поднес своему царю.

На вынутые из шкатулки грамоты правитель Алыра глянул мельком. Зато свиток, запечатанный красным сургучом с оттиском личной печати князя Владимира, читал долго. И чем дальше читал, тем сильнее набегала на красивое лицо тень.

У Добрыни в голове пронеслось: как боец и поединщик царь-богатырь – противник определенно серьезный. Жирком от дворцовой жизни не заплыл, мышцы вон рубаху распирают, литые; в каждом движении сквозит хищноватая уверенная сноровка опытного воина и наездника, немало времени отдающего седлу и упражнениям с оружием. А еще чувствовалось, что Гопон сейчас не просто разозлен. Царь-наемник взбешен так, что от него вот-вот искры полетят.

Один из наставников Добрыни в рукопашных схватках, южанин из-за Хвалунского моря, терпеливо учил совсем юного тогда богатыря: лицо и глаза супротивника, с которым ты сходишься на ристалище, далеко не всегда тебе скажут, чего от него ждать. Трусит тот – или добела распален яростью, насторожен – или беспечен. А вот то, как противник двигается, внимательному взгляду всё это выдаст без труда. Ежели уметь смотреть – и видеть.

Добрыня и смотреть, и видеть умел. Пусть Гопон и неплохо держал лицо, воевода не сомневался: разговор у них с алырским правителем пойдет крутой.

Добравшись до конца письма, царь-наемник с треском скатал свиток. Не глядя, сунул в шкатулку. Видно было, что он едва сдержался, чтобы не смять письмо Владимира в кулаке и не швырнуть Добрыне под ноги.

– Здоровья, господин посол, я тебе желать не буду, – резко и надменно рубанул алырец. Голос у Гопона оказался хрипловатый, зычный и густой. Про тех, кого судьба наградила таким голосиной, говорят: «Гаркнет – кони в сече на колени падают». – Не привык я, чтобы чужеземцы меня и мою державу грязью поливали. С такими гостями у меня разговор короткий. И ох какой жесткий. Знаешь ведь, что в этом письме написано?

– Знаю, – Добрыня встретил взгляд сузившихся от бешенства серых глаз невозмутимо и спокойно. Так же, как совсем недавно взгляд десятника в «Шести головах», тоже возомнившего, что он без труда поставит русичей «на место». – Правда в нем написана. То, что шайки лиходеев из Алыра тревожат границу Руси набегами, нашего государя сильно беспокоит. С Алырским царством Русь хочет жить в прочном мире и дружбе, по-добрососедски. Но разбойничать в своих землях Великий Князь никому не позволит. На том Русь от века стояла, стоит и крепко стоять будет: ее рубежи святы.

Каждое слово Добрыня произносил твердо и веско. Достучаться до Гопона поможет лишь прямота, а дать царю-богатырю понять, что о великоградских послов он зубы обломает, нужно сразу. Чересчур вежливые речи этот шалый спесивец, с ходу встречающий гостей оскорблениями, расценит как слабость. Однако перегибать палку в другую сторону тоже нельзя, иначе дело повернется куда как плохо.

– Еще больше беспокоит Великоград, что Алыр сейчас – на ножах с Баканским царством, – продолжил воевода, без долгих предисловий переходя к главному. – Не мне, государь, тебе напоминать, что Золотая Цепь всегда была крепка своим единством. Для того этот союз наши деды и создавали, чтобы Тьме противостоять и друг друга в том поддерживать. Лопнет одно звено – остальные вслед за ним посыплются. Если будет от этого кому радость да выгода, то одному Чернобогу. А с прислужниками Чернобожьими царю Гопону Первому доблестно сражаться не привыкать. Об этом на Руси тоже наслышаны.

– А я на беспокойства Руси, уж прости, плевать хотел. С высокой колокольни, – Гопонова ручища с силой сжала резной подлокотник трона, да так, что побелели костяшки загорелых пальцев. – И ты мне, господин посол, масла под пятки не подливай. Ни на лесть твою, ни на угрозы я не куплюсь. Воевать али нет с баканцами – то дело Алыра, и нечего в него князю Владимиру свой нос совать. Мы с Русью договора о союзе не подписывали. Отчета в том, с кем Алыр на ножах, а с кем – нет, я Великограду давать не обязан. Захочу – в блин Баканское царство раскатаю, захочу – передумаю, – серые глаза блеснули еще злее. – А что до лихих людей, которые у вас безобразят, то подите докажите сперва, алырцы они али кто еще. Мало ли чего тати да разбойники наплести могут и чьим именем прикрыться.

Добрыня и бровью не повел, он чего-то подобного и ожидал. Прятаться за словесные кружева Гопон не любит, но увертку он пустил в ход хорошую: среди лиходеев из Алыра, разбойничающих на Руси, и впрямь ведь – не все алырцы по рождению.

– Есть у нас и доказательства, – чем крепче распалялся царь-богатырь, тем непонятнее делалось Добрыне: Гопон таки нарочно пытается вывести послов из себя или своенравному правителю Алыра красная пелена глаза застилает, когда ему перечат? – Отправь своих доверенных людей к нам на Пахмурную и на Вадмерскую заставы. Пускай они пленных разбойников допросят, тех, что у нас там в оковах сидят. Может, кого и узнают.