Воевода очень жалел, что почти ничего не знает о бряхимовском дворе и о том, может ли Великоград найти здесь тайных союзников. Владимир, имевший прознатчиков почти в каждом из сопредельных царств Славии, раз за разом отправлял своих людей и к Гопону, но все они бесследно исчезали, хотя почитались опытными и бывалыми. Так что известно о положении дел в Алыре, который с воцарением Гопона Первого превратился в самое беспокойное государство Золотой Цепи, было не слишком-то и много.

На престол нынешний алырский государь взошел шесть лет назад, после смерти старого царя Милонега Браниславича, на чьей дочке молодой храбрец удачно и вроде бы счастливо женился. История это была такой – впору песни складывать. И складывали, из уст в уста передавали: мол, объявились в Алыре три лютых многоглавых змея. Начали разбой да разорение учинять – и до того обнаглели, что потребовали у царя отдать им не то в жертву, на съедение, не то в заложницы его единственную наследницу, царевну Мадину. Будущий зять Милонега в одиночку на бой со змеями вышел, одолел всех троих – и спас красавицу, да и Алыр заодно. А сев на трон, взял себе новое имя: Гопон Первый.

Народ здешний воцарению удальца безмерно обрадовался. Немудрено, ведь великий воин, такие подвиги совершил! Да при том – то ли сын какого-то ратника из захолустья, то ли вовсе крестьянский. Простым людям думалось: раз молодому царю не понаслышке ведомы их мытарства и беды, будет он справедлив и милостив. Но вскоре все от знати до простонародья поняли, что при покойном Милонеге жилось им как в светлом Ирии. А правители сопредельных держав крепко засомневались: точно ли у нового государя Алыра всё в порядке с головой – да с душевным здравием?

В Великограде никак не ждали того, что Гопон, надев венец, чуть ли не первым делом рассорится с Русью – защитницей всех государств Золотой Цепи. Без всякого повода. Послов, которых Владимир прислал еще ко двору его тестя, царь-богатырь выставил из Бряхимова, не моргнув глазом. Не побоялся, что из-за такого бесчестия до войны с Русью дойти может. Новых переговорщиков из Великограда Гопон принимал у себя без охоты, холодно, и все предложения о союзе наотрез отвергал. Но это были, как оказалось, только цветочки.

– Ах ты ж… – тихо вырвалось у Василия. Побратим чуть зубами не скрипнул. – У нас, значит, хотели мечи отобрать, а этакого ушкуйника к царю при сабле пропустили? Ты глянь, Никитич!..

Воевода и так глядел – благо было на что. Удалец, что вывалился из распахнувшихся дверей тронного зала, и вправду куда уместнее смотрелся бы не в царской приемной, а на носу поднявшей черный парус ладьи. Или – за кружкой вина в «Шести головах». Обветренное, выдубленное солнцем и непогодой до медного цвета лицо, старый шрам, тянущийся от виска до левого угла рта, рыжая борода, могучие плечи, кулачищи в наколках, походка вразвалку… Так ходят те, кто привык ступать по качающейся палубе. Красовались на детинушке щегольской, ярко-желтый атласный кафтан с красными позументами, нарядная шелковая рубаха, полосатые шаровары шириной с Синее море и пунцовые сафьяновые сапоги с отворотами. Шапка с собольей опушкой ухарски заломлена набок, пальцы сплошь унизаны золотыми перстнями, а ножны кривой короткой сабли – из дорогой тисненой кожи, но потерты изрядно. Оружие это явно не раз побывало в деле.

Увидев среди толпящихся в приемной сановников Карпа, рыжебородый радостно осклабился, а царский казначей, подойдя к нему, о чем-то негромко и быстро спросил. Ответил ему ухарь-молодец довольным кивком и еще одной веселой ухмылкой.

Детинушка, несмотря на разбойничью рожу и скользковатые ухватки, конечно, мог оказаться и честным мореходом или купцом. Бывшим воином-наемником, к примеру, которому посчастливилось выбиться в богатые да уважаемые торговые гости. Однако верилось Добрыне в это плохо, и причины для того имелись.

Еще десять лет назад только надевший великокняжеский венец и совсем молодой Владимир Красно Солнышко решил покончить с Корсой и Сурожем – гнездами морских разбойников, свитыми на вечно неспокойном Вольном полуострове. После того как лиходейские земли отошли под руку Руси, большая часть недобитых тамошних душегубов перебралась с северного берега Сурожского моря на восточный – в Алыр. Найти управу на заявившуюся к нему вольницу царь Милонег так и не смог, хоть и пытался не раз. А при Гопоне Первом, который расторг с соседями по Золотой Цепи договор о выдаче лиходеев, разбойничкам и вовсе настало не житье, а разгуляй-малина.

Алыр превратился в настоящий притон для самой гнусной мрази Славии и Рубежных государств. И ушкуйники, и беглые каторжники, и грабители, и тати стекались теперь сюда из окрестных земель, зная, что их не выдадут на справедливый суд и расправу. У лихих людей аж присказка появилась: «Всяк за своих стоит, а Гопон – за всех».

Ради чего молодой царь в первый же год своего правления подписал такой дуроломный указ, в сопредельных державах не понимал никто. Сначала на юге Славии посмеивались: вот пусть теперь государь-рубака сам эту густую да пригорелую кашу и расхлебывает, оно небось потруднее будет, чем девиц от змеев спасать. Потом схватились за головы. Шайки пригретых Гопоном лиходеев стали ходить добывать зипуна к соседям, беспокоя и грабя пограничные села и городки. Вдосталь порезвившись, разбойнички убирались назад, в Алыр. Бесчинствовали они и на Сурожском море – разоряли гавани и рыбацкие деревни на побережье, нападали на купеческие ладьи и струги.

Не один раз приходилось вмешиваться в такие истории и Великограду, чтобы успокоить союзников и хоть как-то попробовать окоротить Гопона. Да толку от этого оказалось немного. А с недавних пор алырская лиходейская вольница пошла вразнос совсем – и начала тревожить налетами южную границу Руси. Даром что каждый раз получала от души по зубам.

Так что Добрыня ничуть не удивился бы, узнав, что за рыжую голову детины, мирно беседующего сейчас с Карпом, в каком-нибудь из сопредельных с Алыром тридевятых царств объявлена немалая награда.

Вслед за смахивающим на ушкуйника щеголем Гопон успел принять еще четверых просителей, а о послах по-прежнему словно и не вспоминал. Дольше всех пробыл в тронном зале толстяк в лиловом кафтане, аж слепившем глаза золотым да жемчужным шитьем и алыми яхонтовыми застежками. В Великограде бояре да воеводы Владимира на большие праздничные пиры, которые задавал Великий Князь, и то одевались скромнее, без такой крикливой и кичливой роскоши. За один эдакий кафтан здесь, в Алыре, две деревни купить можно, усмехнулся про себя Добрыня. А вывалился лиловый брюхан из тронного зала точно из бани – распаренный, с потной лысиной, комкая в руках парчовую шапку. Однако и у него на лоснящемся, как масленый блин, лице сияла довольная улыбка – видать, добился чего хотел.

– Никак Судислав Неклюдыч опять за сынка хлопотал? – услышал за спиной русич короткий смешок одного из придворных.

– А то ж, – отозвался собеседник говорившего, понизив голос. – Улестил-таки государя, боров жирный… Теперь сядет его обалдуй полупосадником в Рыбинке. Будет серебро трясти, винище всласть дуть да девок портить.

Про такое Добрыня тоже слыхал, но все равно чудом не поморщился. Своими указами Гопон Первый начал во множестве плодить в Алыре самые дурацкие должности, и полупосадничья среди них тоже была. В городах и селах, куда свежеиспеченные обладатели таких должностей садились «на кормление», народ не просто стоном стонал – выл.