– Вадим! – в голосе женщины, открывшей ему дверь без звонка, прозвучала нескрываемая радость. – Проходи!

Она отступила, открывая ему проход, Лашков вошел в просторный холл. Огляделся, поставил кейс на пол между вешалкой и тумбочкой, над которой висело старинное зеркало венецианского стекла. И только тогда стал снимать перчатки. Женщина, видимо ожидавшая этого момента, бросилась к нему на грудь, схватив крепкую шею мягкими полными пальцами.

– Пойдем? – сказала она томно и поцеловала его в щеку.

Лашков обнял ее, прижал к себе крепко и тут же отстранил.

– Галка, не поджигай! – сказал он с усмешкой. – Не будь дурочкой.

– От тебя пахнет духами! – сказала хозяйка капризно. – Почему?

– Ты хочешь, чтобы от меня пахло навозом? Так я не скотник.

– Я не о том, – произнесла хозяйка капризно. – Ты опять схлестнулся с новой бабой?

Лашков взял ее за плечи и с силой отодвинул в сторону.

– Не будь дурой, Галка, – сказал он сухо, аккуратно запахнул ее халат, раскрывшийся на груди, и застегнул перламутровую пуговицу. – Я на работе. У станка, понимаешь? Будь благоразумна.

– Не смеши, – хозяйка обиженно отошла в сторону. – Я знаю, какой у тебя станок. Только раньше ты предпочитал видеть на нем меня. А кого теперь?

– Перестань. И не надо глупостей. Сделаю дело – приеду.

– Твои дела не кончаются.

Он засмеялся отрывисто и жестко.

– Кончатся дела, кончатся деньги. Тебя это устроит?

Она промолчала. Отошла к зеркалу и стала поправлять прическу. Выдернула шпильки, рассыпала по плечам волосы. Повернулась к зеркалу боком. Осмотрела себя. Взялась за расческу.

Дашков прошел в комнату и вынес оттуда точно такой же серебристый кейс, какой оставил в прихожей.

– Руками не трогала? – спросил он.

– Ты предупреждал…

– Запомни, повторенье – мать ученья. А в ментуре курс длится десять лет. Я думаю только о тебе.

– А я о тебе, – произнесла она с нескрываемой обидой. – Может, задержишься?

Лашков взглянул на часы и упрямо качнул головой.

– Время, милая, время.

Через минуту он вышел из подъезда.

Быстрым шагом Ермаков вернулся к машине. Вскочил, хлопнул дверью. Скомандовал:

– Поехали.

– Куда? – поинтересовался Кирилыч, сдавая задним ходом.

– Греби по Мархлевского на Сретенский бульвар. Наш друг сам туда приплывет.

Через несколько минут «девятка» обогнала их и пошла веселым ходом. Повергнув на улицу Кирова, она притормозила у чайного магазина. Быстро обежав машину перед самым капотом, на место водителя сел молодой парень в черной куртке с немыслимо радужной этикеткой на груди. Лашков, уступив руль, отодвинулся вправо, положил кейс на колени и застегнул на груди ремень безопасности. Машина двинулась и сразу легко влилась в поток, бежавший к площади Дзержинского.

– Гляньте, как ведет, – сказал Кирилыч с одобрением. – Будто экзамен ГАИ сдает.

– Ему сейчас на милицию нарваться – нож острый, – объяснил по-своему дисциплинированность такого рода Камышев.

В тот же день капитан Назаренко со своей командой прибыл в аэропорт. Условившись о действиях и оставив одну машину у терминала, Назаренко выехал на трассу и приказал остановиться у поста ГАИ. Сразу подошел дежурный инспектор. Небрежно кинув руку к шлему, представился:

– Старший лейтенант Охлопков. Попрошу документы.

Назаренко вышел из машины, обошел ее и протянул инспектору удостоверение.

– Что случилось, товарищ капитан? – спросил Охлопков уже не начальственным, а обычным голосом.

– Пока ничего, – сказал Назаренко. – Вот постоим здесь до поры до времени, – повернулся к водителю. – Рация на волне?

Акил Исфендиаров сошел с борта самолета по трапу, высоко подняв голову и важно, как министр иностранных дел, прибывший с визитом в государство, подписавшее капитуляцию. Темно-синий форменный костюм был тщательно выглажен, ботинки, протертые бархоткой, сияли глянцем. В руках Исфендиаров нес элегантный чемоданчик серебристого цвета. Выйдя из аэропорта, Акил остановился, оглядывая площадь и машины, теснившиеся на ней в ожидании пассажиров. Увидел старомодную «Волгу», подошел к водителю, протиравшему стекла.

– До Москвы, возьмешь, шеф?

Они поторговались, и пассажир сел в салон справа сзади от водителя.

– «Десятка», – проговорил в микрофон лейтенант Мартынов, наблюдавший эту сцену. – Крылышки двинулись. «Волга» Эм двадцать один. Номерной знак 52–77, МОФ. Мария, Ольга, Федор. МОФ 52–77.

– Понял вас, – ответил эфир хрипато. – Принимаем двадцать первую. Какой цвет?

– Темно-серый, – доложил Мартынов. – Повторяю: темно-серый.

– Задержать? – спросил Охлопков, демонстрируя готовность служить правопорядку.

– Вот уж чего не надо! – воскликнул Назаренко, упреждая инициативу. – Пусть покатается. Мы сами, когда потребуется…

Охлопков лихо откозырял и спросил неуверенно:

– Мне уйти?

– Не торопитесь, лейтенант. Сделайте вид, что воспитываете провинившихся. Когда пройдет серая «Волга», отпустите нас без сожаления. Важно, чтобы в случае чего из «Волги» увидели – мы страдаем от строгого инспектора.

– Это я сделаю, – сказал, широко улыбаясь, Охлопков. – Опыт есть…

В городе Исфендиаров сошел с машины в проезде Художественного театра и двинулся вверх по улице Горького, помахивая чемоданчиком. Шел спокойно и неторопливо. Останавливался у витрин, оглядывался, пропуская вперед торопящихся, и снова шел.

Тем временем «девятка» также выскочила на улицу Горького. У Моссовета она прошла в крайнем правом ряду так медленно, будто искала удобного места для стоянки или поворота.

– Смотри! – сказал Камышев, положив руку на плечо Ермакову. А тот и сам уже увидел возле памятника Юрию Долгорукому высокого стройного летчика гражданского флота с серебристым кейсом в руках. Проверяя догадку, Ермаков бросил в микрофон вопрос:

– «Десятый», где вы?

– Шагай, шагай, – раздалось в ответ. – Видим вас со спины.

Значит, это был тот, кого они ждали – Исфендиаров.

«Девятка» проследовала Пушкинскую площадь и за сквером свернула направо к зданию «Известий». Проделав разворот перед кинотеатром «Россия», она пошла к Тверскому бульвару.

– Что он петляет? – спросил Кирилыч, которому надоела эта с виду бессмысленная езда по городу.

– Потерпи, потерпи, – успокоил его Камышев. – Узнаем со временем.

Снова миновав площадь, «девятка» совершила поворот в Сытинский переулок. Проехав Бронную, прижалась к бровке возле мастерской радиоаппаратуры. Лашков ловко выскочил на тротуар, хлопнул дверцей и свернул направо во двор. Машина пошла дальше. Ермаков и Камышев сошли на углу Бронной и медленно двинулись следом за Лашковым. Узкий проезд двора был тесно забит легковыми машинами. Здесь же, прижимаясь одна к другой, стояли три машины с кузовами желтого цвета.