Прощаясь после окончания последней тренировки, Суриков задержал руку прапорщика Шимко.

– Вы уж будьте добры, Сергей Павлович, расстарайтесь. Подберите лифчики для нас поудобнее.

– Да уж готово, Андрей Николаевич. Такие дела я привык загодя справлять. Бронежилетки новые, все как одна.

– Как со второй машиной? – спросил Садек.

– Вторая – моя, – ответил Шимко. – «Уазик». Я его отладил – зверь, а не мотор.

– Были на Афгане? – спросил Садек.

– А то! – без всякой рисовки бросил Шимко. – И я там гулял, и Телицин.

Садек протянул прапорщикам руку, и они положили на нее сразу две тяжелые мужские ладони.

Два часа ожидания тянулись с нудной томительностью. Под бронежилетами и пиджаками, их прикрывавшими, взмокли спины, дышать стало тяжко. В тупике Хошхал ничего существенного не происходило. Он словно вымер. С интервалом в сорок минут здесь прошли всего две женщины с сумками в руках. Одна помоложе, вторая старуха, похожая на старую горбоносую ведьму. Поглядев на нее, Шимко сказал задумчиво:

– Правы все же афганцы…

– В чем? – не понял сразу Садек.

– Они говорят, что с девушкой приятней беседовать, прижимаясь к ней, а со старухой лучше разговаривать через забор.

Садек усмехнулся.

– Это поговорка. У таджиков тоже есть такая.

Неожиданно на Кызылсайскую улицу со стороны центра выкатился серебристый лимузин иностранной марки. «Вольво» по виду определил Шимко.

– Внимание! – предупредил Садек, и прапорщик опустил голову на руль, изобразив крайнюю степень безразличия ко всему, что происходило вокруг.

– Это машина Акила Исфендиарова, – пояснил лейтенант. – Рядом с ним Аслан Хошбахтиев. Значит, встретились в городе.

Машина въехала в тупик и замерла перед калиткой в высоком дувале. Акил и Аслан вышли из лимузина, хлопнули дверцами и, не запирая их на ключ, вошли во двор.

– Долго не пробудут, – предположил Садек.

Из переулка появился Суриков – бородатый, неухоженный – бедный такому подаст, богатый его испугается. Вскочил в «уазик», сел рядом с Садеком. Сообщил:

– Мы тут рядом в переулке остановились.

Стали ждать дальше. Через полчаса из усадьбы вышел Акил Исфендиаров. Прошагал к машине, высоко неся гордую красивую голову. Темно-синий форменный костюм сидел на нем ладно, словно был приготовлен самой природой для этого сильного здорового тела. Акил шел так, чтобы даже случайный наблюдатель увидел и понял – нет этому человеку равных на этой пыльной узкой дорожке, называемой коча, но которая по праву могла бы именоваться дарзом – щелью. То ли дело улицы, которыми он, Исфендиаров, движется над землей! В солнечные дни, когда видимость миллион на миллион километров, летчик видит простор от Душанбе до Бухары – вот его размах.

Исфендиаров шел, держа в руке вместительный серебряный чемоданчик. Суриков, едва увидев его, облизал враз пересохшие губы.

– Этого будем брать? – спросил прапорщик Шимко, поигрывая крутыми плечами.

Суриков взглянул на него и улыбнулся: есть еще порох в украинских пороховницах! Пояснил негромко:

– Нет, Сергей Павлович. Дяде нужно срочно в Москву. Мы его лишать этой возможности не будем.

– Нехай летить, – милостиво разрешил Шимко.

Хлопнула дверца машины. Серебристый чемоданчик лег на темно-синее сиденье.

– Умеют жить люди, – чертыхнулся Шимко. – Сиденье под цвет штанов, автомобиль под цвет чемоданчика.

– Шимко, – урезонил напарника Садек. – Твой УАЗ тоже под цвет штанов – хаки. Заведи себе черный кейс…

– А и то верно, – согласился прапорщик. – Я даже не подумал.

Пыль, поднятая торжествующими колесами показного богатства, поднялась и опустилась на печальную землю бедности.

Едва «вольво» скрылось за поворотом, с другой стороны улицы показалась «Волга» ярко-синего цвета. Она двигалась осторожно, словно нащупывая дорогу.

– Это та машина, – сказал Суриков взволнованно и положил руку на плечо Садека.

– Какая та? – не понял лейтенант.

– Которая шла на меня первой ночью.

– Ха! – насмешливо воскликнул Садек. – Гордиться надо, товарищ из Москвы. Это машина лично сына товарища Утежана Бобоевича!

– Не может быть! – воскликнул Суриков.

– Все может. Это она. По цвету, по номерам, по сыну за рулем. Господин-товарищ Рахим Утежанович собственной персоной.

«Волга» торжественно вплыла в серую щель квартала.

– Теперь, как в сказке, – предположил Шимко. – Трое из ларца.

Будто по его заклинанию дверцы распахнулись и из них вышли три парня. Быстрым шагом двинулись в усадьбу Хошбахтиева. Некоторое время спустя они вернулись, неся по картонной коробке, затянутой полиэтиленом.

– Грузят, – констатировал Садек.

– Смотри, угадал! – съязвил Суриков. – Потому давай вылезай и дуй к телефону. Звони Эргашеву. Доложи, что мы решили завершать операцию. Груз у Хошбахтиева. Позволять его развозить нет причин. И предупреди, чтобы связались с авиаотрядом. Нельзя, чтобы до Акила Исфендиарова с земли дошли плохие вести. Пусть спокойно летит в Москву.

– Я до аптеки, – сказал Садек. – Там телефон-автомат.

Он вернулся через четверть часа. Суриков ни о чем не стал спрашивать, только вопросительно посмотрел на товарища.

– Там переполох, – доложил Садек. – Утром застрелился Бобосадыков.

– Что в отношении нас? – спросил Суриков так, словно его совсем не заинтересовала новость.

– Говорил с Джадаловым. Он разрешает брать.

– Слышали, мужики? – спросил Суриков прапорщиков. – Вот и все. Шашки к бою!

Из двора усадьбы вышли трое. То были Аслан Хошбахтиев, Длинный, которого Суриков и Садек уже видели на автозаправке, и секретарский сын Рахим Утежанович. Все разом сели в машину. Рахим взялся за руль. «Волга» мощно фыркнула и двинулась. Когда она выбралась из тупика и стала сворачивать направо, Шимко, лихо крутанув руль, выскочил на встречную полосу и встал поперек дороги. Завизжали тормоза. Трудно сказать, как бы потекли события, если бы водитель не выскочил из «Волги». Горячее сердце джигита Рахима, привыкшего к тому, что его появление на дороге заставляет всех остальных жаться к обочине, не позволило снести такого нахальства. Того, кто встал на его пути, надлежало хорошо проучить.

– Ти-мати! – обрушил на присутствовавших Рахим фразу, родившуюся в грязи, в дерьме подобранную и изрыгаемую любителями крепких слов по случаю неимения других. Замахнувшись, он бросился на Шимко, который показался ему вахлаком-недотепой. И вдруг, ничего не поняв, Рахим оказался на земле лицом вниз.

– Руки! – прозвучала команда, которая разъяснила все разом.