— Извини, я... ну... — Прилив облегчения был настолько силен, что он почувствовал слабость и даже головокружение. Майк развел руками в знак извинения и вздохнул. — Я подумал, ты становишься такой, как он, — тихо произнес он. — И боюсь, что могу потерять тебя.

Закусив нижнюю губу, Вики окинула его долгим внимательным взглядом, хотя в тусклом свете едва могла различить черты лица Селуччи. Слишком обессилевшая, чтобы отрицать что-либо, она почувствовала, что ее друг беспокоится, ощутила опасения Майка, его любовь и знала, что он не ставит больше никаких условий, не требует никаких обязательств с ее стороны. К удивлению женщины, вместо того чтобы умалить ее чувство самодостаточности, это заявление добавило ей уверенности в себе и придало сил. Даже паника в отношении Генри слегка утихла. Она почувствовала, что из глаз у нее вот-вот брызнут слезы.

Борясь с перехватившим горло спазмом, она сказала:

— Это не происходит таким образом.

— Прекрасно. — Он услышал в интонации подруги если не согласие, то, по меньшей мере, признание, и успокоился, решив пока ограничиться этим.

В комнате с каждой минутой становилось светлее.

Вики повернулась к окнам, снова плотно обхватив плечи руками.

— Подними шторы.

Майк прекрасно понял, что она хотела сказать на самом деле. "Подними их ты, потому что я сама не могу. Потому что боюсь того, что могу увидеть".

День обещал быть прекрасным. Голоса птиц шумно приветствовали рассвет, и воздух был так прозрачен, как бывает только ранним весенним утром.

На его часах было 6:22.

— Сколько времени он сможет выдержать пребывание на солнце?

— Не знаю.

— Я проверю снаружи. На всякий случай, вдруг он почти что успел дойти.

Ни одного изуродованного, почерневшего тела, ползущего к дверям. Ни одного холмика пепла в форме человеческого тела в пределах видимости. Вернувшись, Селуччи застал Вики на том же самом месте, она так и продолжала сидеть, уставившись в окно.

— Он не умер.

— Вики, ты не можешь этого знать.

— Ну и что из того? — Зубы сжались так сильно, что в висках у нее застучало. — Он не умер.

— Конечно. — Майк пересек комнату, подошел к подруге и нежно повернул ее к себе лицом. — И я тоже не хочу в это верить. — Это была правда, он действительно не хотел. Селуччи приводили в немалое смятение чувства, которые возбуждал в нем Фицрой, но он определенно не хотел, чтобы тот исчез в небытие. — Стало быть, мы вместе не верим в это.

Вместе. Лицо женщины исказилось гримасой в попытке не дать волю слезам, и она кивнула. «Вместе» звучало намного лучше, чем в «одиночку».

* * *

Он чувствовал, что рассвет наступил. Даже сквозь ужас и бешенство и охватившую его панику он чувствовал приближение утра. Какое-то время он бился всем телом о крышку своего узилища, но вскоре, обессилев, прекратил эти бесплодные попытки и затих.

Знакомое прикосновение солнца, затрепетавшего на краю горизонта, на мгновение привело его в сознание. Ибо слишком долго он ощущал только эту всепроникающую вонь омерзения и страданий, которую сам навязал себе, пытаясь освободиться. Теперь он снова знал, кто он.

И вовремя: день погрузил его в ставшее привычным небытие.

* * *

Работая в одиночку, Кэтрин только к семи успела закончить подготовку тела Дональда, которое поместила в герметичный бокс номер девять. Она намеревалась использовать для этого бокс номер восемь, но в нем пришлось запереть непрошеного гостя, что и вынудило ее изменить план действий. Номер девять не будет на нее в обиде, если останется на какое-то время снаружи.

Девушка зевнула и потянулась, внезапно почувствовав себя совершенно выдохшейся. Ночь оказалась длинной и насыщенной происшествиями, и она отчаянно нуждалась хотя бы в двухчасовом сне. Непрерывные сотрясения бокса номера восемь чрезвычайно раздражали ее, поскольку занималась она только что тончайшими манипуляциями, требующими полной сосредоточенности. Кэтрин даже собиралась включить рефрижераторную установку, чтобы охладить его пыл.

Когда стук наконец прекратился, она уже заканчивала работу и была благодарна наступившей тишине.

Вики проснулась первой и лежала, уставившись в потолок невидящим взглядом, не совсем уверенная, что знает, где находится. Комната воспринималась как совершенно незнакомая, все пропорции казались искаженными, узоры света и тени без очков виделись причудливыми и ирреальными. Это была не ее спальня, несмотря на то что человек, спящий рядом с ней, был Селуччи.

Затем она вспомнила.

Сразу же после наступления рассвета они оба улеглись на кровать ее матери. На кровать ее покойной матери. Они оба, хотя их должно было быть трое.

«Все трое в кровати моей мертвой матери...» Нечто граничащее с сарказмом едва не захлестнуло ее воображение. «Держи себя в руках, Нельсон!»

Она выскользнула из-под руки Селуччи, стараясь не разбудить его, и принялась ощупывать прикроватный столик, чтобы найти очки; дневного света, просочившегося сквозь щели в жалюзи, едва хватало, чтобы она могла хоть что-то вокруг себя различать. Носом она прямо-таки воткнулась в панель радиоприемника с таймером, хмуро взирая на горящие на экране красные цифры. Десять минут десятого. Два часа сна. Если добавить их ко времени, которое дал ей поспать Генри... собственно, бывало, что ей случалось обходиться и меньшим.

Затянув потуже пояс халата, женщина встала. Все равно заснуть ей уже вряд ли удастся. Она была не в состоянии снова окунуться в одолевающие ее жуткие сны: видеть Генри, охваченного пламенем и выкрикивающего ее имя, а также гниющее тело собственной матери, живым барьером вставшее между ними. Чтобы спасти Генри, ей нужно было оттолкнуть мать. А она не могла этого сделать. Предчувствия страха и поражения объединились в единый кошмар.

«На мое подсознание действует не что иное, как моя проницательность».

Мягкий ворс ковра, по которому ступали ее босые ноги, все еще вызывал непривычное ощущение; Вики до сих пор помнила, как довольна была ее мать, когда смогла заменить изношенный вконец небольшой коврик толстым, от стены до стены, роскошным ковром. Она подошла к большому, в человеческий рост, встроенному стенному шкафу, где Генри проводил дневные часы. После секундного поиска выключателя она зажгла свет, шагнула внутрь и затворила за собой дверь.

Там, как и говорил Генри, едва хватало места для невысокого мужчины. Ну или для невысокого вампира. Матрас из ярко-синего пенопласта, каким обычно пользуются в палаточном лагере, лежал вдоль стены, под вешалкой для одежды. На нем, возле кожаного несессера с туалетными принадлежностями, лежала аккуратно сложенная тяжелая, плотная светозащитная штора. Другая штора была надежно прикреплена к внутренней стороне двери, закрывавшейся на массивный стальной засов.