– Надо было на другой машине приезжать, – сокрушался адвокат.

Торганов не решился взять автомобиль Алисы. Впрочем, он хотя и подумывал о том, чтобы выгнать из гаража дома Шабановых «БМВ» или двухместный «Мерседес», отбросил эту мысль, зная, что Шамин все равно будет ждать его в своей «девятке» – не оставлять же машину адвоката на какой-нибудь случайной стоянке. И потом, мания преследования, слишком явно проявляющаяся во всех поступках и словах адвоката, уже начинала действовать Николаю на нервы. Вполне вероятно, что кому-то не хочется пересматривать громкое дело, решение по которому уже давно принято, и в общественном мнении твердо укоренилась мысль, что Татьяна Рощина – убийца. Но ведь существует Комиссия по помилованию, созданная для решения именно таких вопросов, а значит, есть не просто шанс, а весьма значительная вероятность ее освобождения.

Об этом думал Николай, когда лег в постель и пытался заснуть. Но сон не приходил, и непонятная тревога стучалась в сердце. Может, это была тревога ожидания встречи с маленькой девочкой, которую он знал когда-то и которой что-то пообещал, а теперь придется встретиться с ней, чтобы развести руками и сообщить, что ничего не получилось. Но ведь должно получиться. Торганов подумал об этом и сказал себе: «Все получится!» И понял, что пытается обмануть самого себя. От этого стало еще тревожней.

– Вы что-то сказали? – прозвучал в темноте голос Шамина.

Это было странно, потому что Торганов ничего не произносил вслух, он только подумал.

Пришлось отвечать.

– Локотков против помилования, – сказал Николай, – но, кроме него, в комиссии более двадцати человек, и если я смогу убедить всех… Если получится, конечно… Нужны доказательства, убедительные свидетельства. Но вас на заседание не допустят: теперь мне самому придется.

– Я дам папку со всеми материалами. Только до заседания комиссии спрячьте ее получше. На своей квартире держать ее не надо, и упаси боже прятать в камере хранения на вокзале, как в кино показывают.

– Я у отца ее оставлю.

Утром отправились в колонию. Проехали через Белозерск. По городу шли школьники, и Шамин вел машину осторожно, поглядывая по сторонам.

– Всегда завидую кому-то, – улыбнулся Алексей Романович, – мне уже далеко за сорок, а ни жены, ни детей. Очень хотелось всегда, но не сложилось.

– Не поздно еще.

– Может быть. Но мне почему-то кажется, что времени нет вовсе. Ведь надо с кем-то познакомиться, полюбить, а главное, чтобы и меня полюбили. А без любви – какие могут быть дети? Жениться лишь ради совместного проживания – зачем?

Не доехав до колонии, Шамин свернул в лес.

– Я здесь подожду, грибы пособираю, пока вы там будете. Зачем привлекать к машине внимание?

– Я – член Комиссии по помилованию при президенте России, – напомнил Торганов, – какая разница, на чьей машине я прибыл. И потом, вы же адвокат Рощиной: в том, что мы подъедем к воротам вместе, нет ничего подозрительного.

– Ничего, пешочком пройдетесь, – ответил Шамин, – осталось с километр, не более.

Идти долго не пришлось: очень скоро Торганова обогнал «уазик» и затормозил резко. Из машины вышел прапорщик с автоматом и направился навстречу.

Прапорщик сделал всего три или четыре шага, после чего остановился и приказал:

– Портфель на землю, руки за голову, и ко мне без резких движений.

Когда Николай подошел, прапорщик, глядя с ненавистью ему в лицо, произнес:

– Не опуская рук, мордой к машине!

Торганов повернулся к «уазику», прапорщик, обыскивая, крепкой ладонью похлопал его по бокам и груди, вынул из пиджака мобильный телефон и сунул его в свой нагрудный карман.

Потом приказал:

– Документы!

В машине, кроме водителя, находился еще кто-то. Человек этот даже не повернул головы, чтобы полюбопытствовать, чем же занимается вооруженный автоматом прапорщик. Торганов достал паспорт и сказал, что есть и другие документы, только они в портфеле.

– Тебе слово никто не давал! – прошипел прапорщик. – Отвечать будешь, когда тебя спросят.

Он пролистал паспорт, внимательно посмотрел на фотографию и, для того чтобы сличить ее с оригиналом, произнес:

– Мордой ко мне повернись!

Ему показалось, что подозрительный человек медлит, и он ткнул Торганова в бок автоматом.

– Мордой ко мне, я сказал!

Прапорщик ощупывал лицо Николая колючим взглядом, потом отправил его паспорт в свой карман, где уже находился мобильник Торганова, и спросил:

– Ты чего здесь делаешь, баклан?

– Я – член Комиссии при президенте России. Прибыл для встречи с вашим начальством.

– Какой еще член? – возмутился прапорщик. – Да я…

Тут он внезапно замолчал: до него дошло, наконец.

– Ты чего гонишь? – произнес он негромко, словно боясь, что его услышат находившиеся в машине люди.

– Документы, удостоверение и пропуск в кейсе, – объяснил Николай.

– Так чего ты… то есть вы их на дороге бросаете?

Видно было, что он растерялся. Вместе они подошли к оставленному на дороге портфелю, Николай достал удостоверение с золотым российским гербом и бумагу, подписанную заместителем министра юстиции Парфеновым.

– Дак, чего это… в смысле почему вы пешком-то? – удивился прапорщик, чуть не плача. – Мы бы такую встречу закатили!

– Не сомневаюсь, только…

Торганов не успел договорить; дверь «уазика» приоткрылась, из машины донесся голос:

– Редько, чего ты там застрял?

Прапорщик поспешил к машине, цокая набойками на подошвах о разбитый асфальт. Он подскочил к «уазику» и, засунув голову внутрь, что-то начал объяснять. Торганов не спешил трогаться с места. Но «уазик» задним ходом сам подкатил к нему. Тут же открылась дверь, и на дорогу, придерживая фуражку с неправдоподобно высокой тульей, вышел полковник.

– Здравия желаю, – обратился полковник к Торганову, – простите за бдительность, но у нас, сами понимаете, без нее никуда. – Он козырнул и представился: – Полковник Пятаков.

Николай назвал себя и показал удостоверение члена комиссии.

– Так вы что, от самого Белозерска пешком?

Торганов объяснил, что его везли на машине, но утро такое замечательное и такие красивые места вокруг, что ему захотелось пройтись немного, подышать свежим воздухом, насладиться запахами леса и поразмышлять.

– Да, – согласился Пятаков, – места у нас знатные! Я и сам иногда точно так же хожу и размышляю на всякие философские категории, когда время есть. А времени никогда не хватает…

Полковник распахнул пошире дверь «уазика» и озабоченно произнес:

– Так вы садитесь в машину поскорей! Что вам пешком стоять? Садитесь, садитесь! В ногах правды нет.