Он замер, тяжело дыша. Затем подался вперед и в упор взглянул на Петю:

– Я не прав?

Парень кивнул. Он и сам вспоминал вакханалию девяностых годов с ужасом. Это было время, когда вдруг исчезли все моральные запреты: стало можно убивать, грабить, насиловать. Честно работать могли только «лохи», уважаемыми профессиями вдруг стали каталы, карманники, проститутки. В памяти всплыл анекдот, когда в отделении милиции проститутку, оказавшуюся школьной учительницей, спрашивали, как она докатилась до жизни такой, на что она с улыбкой превосходства отвечала: «Ну что могу сказать – повезло!» Сейчас смысл этого анекдота забылся: в него вкладывается идея небольшой зарплаты учителей и начисто смылся смысл истинный, когда девочки после школы мечтали стать валютными проститутками. Это стало мерилом успеха в жизни.

Возможно, память преувеличивала, замазывая прошлое совсем уж черными красками. Были, были у Пети друзья, помнившие девяностые только как замечательное время юности. Они напрочь не хотели помнить плохое. Тем не менее Антона Павловича он понимал.

– С вами я, с вами, не надо меня агитировать.

Сказал, и защемило в груди что-то, как будто сделал шаг, который делать не следовало. Передернул плечами, отгоняя марево ощущения.

Антон Павлович улыбнулся, явно удовлетворенный Петиной реакцией.

– Пока мы митинговали и крушили советское наследство с криками «Запад нам поможет», соперники, подложившие свинью перестройки, довольно потирали руки. Мы опустили щиты, решив, что холодная война закончилась, а они – решили, что победили нас. И вместо новой эпохи, эпохи дружбы, мы получили НАТО на своих границах. Сейчас они понимают, что тогда, в девяностых, совершили большую ошибку, не добив нас. Пытаются добить сейчас – на финансовом поле, в СМИ… Да, в оборонке мы сильны. Но если завтра наши потенциальные соперники совершат технологический рывок вперед? А? Где гарантия, что кому-то очень самоуверенному не придет в голову мысль попробовать организовать с нами очередную войну? Ты понимаешь, что это может означать?

– От меня-то что требуется? – Петя внимательно посмотрел на Антона Павловича. Ощущение неправильности не уходило. Наоборот, становилось даже сильнее.

– Согласие на контакт. Сейчас я говорю не как смотритель Заповедника, а как глава Специального отдела по космической безопасности. Когда комиссары инопланетного Совета вышли на меня с предложением стать смотрителем, они учли все, кроме одного момента: я являюсь патриотом свой страны. Их – тайное! – предложение я тут же озвучил наверху, и было решено использовать сведения в своих интересах. Нам требуются технологии. Сегодня. Сейчас! Иначе потом будет поздно. После окончания холодной войны прошло двадцать лет, мы поднимаемся, но слишком медленно. Лавируем, изгибаемся. Один грамотный толчок заклятых друзей… – Он махнул рукой. – Галактика бережет нас. Еще бы, мы – потенциальные доноры бессмертия. Но ссоры между отдельно взятыми местными государствами их не волнуют. Конечно, если человечеству будет грозить ядерная зима, они вмешаются. Не раньше. Технологий, понятно, нам никто не даст. Зачем им? Зато дарутиане технологии предоставят охотно. Их в свое время обделили, не допустили до дележа наследства, и они помнят об этом. Не боись, делать тебя подопытным мышом не дадим, – неправильно истолковал он выражение Петиного лица. – Нам и без тебя есть что им предложить.

– Что я должен делать? – через силу произнес Петя.

Слова казались глупыми, тяжелыми. В фантастических книгах, которые он так любил, слова «что я должен делать?» герой говорил смело, с чувством собственного достоинства и правоты, парень же чувствовал себя дурак дураком. Книжным героем он не хотел быть ни в коем случае: те живут ярко, но недолго, причем умом особым не отличаются. В опасных ситуациях – которые они сами обычно и создают! – их спасает только воля автора и навыки геройствования. Все-таки герой – профессия, где требуется знать и уметь определенные вещи. Иначе не спасет даже автор при всем своем желании. Бывают, правда, дураки-герои, но те живут совсем уж в сказках, и дурость служит им своеобразной броней и искусственным интеллектом, помогающим получить полцарства и принцессу. Тут разговор особый, да и герои ли они? Вокруг настоящего героя всегда возвышаются штабели трупов, и без них он обойтись просто не может. Самое неприятное, что в штабелях этих сложены как враги, так и самые настоящие наши. Так что – ну их, героев.

– Да, собственно, ничего, – пожал плечами Антон Павлович. Он потряс фляжку и, недовольно пробормотав «все вылакал, мог бы и побольше оставить», сам к ней приложился. – Веди обычную жизнь. А когда придет время – скажем, дней через шесть, чтобы не выглядеть слишком торопливыми, – пойдешь на корабль и гордо скажешь «да» контакту плюс озвучишь некоторые наши предложения. Рустем не сомневается в утвердительном ответе. Он прекрасно осведомлен, что человек – существо социальное, что общество, частью которого человек является, все равно на него повлияет, хочет он того или нет. К тому же влиять можно по-разному. Невинная фраза, взгляд, вовремя попавшаяся на глаза книга… Телевизор, в конце концов. Из него прямым текстом кричат, что делать нужно так и никак иначе.

– А Рустем знает, что вы, так сказать, двойной агент? – поинтересовался парень. – И потом, вы сами говорили, что на одном поле срать с ними не сядете, такие они коварные и аморальные.

– Аморальные и коварные, да. Но выводов из этих слов я никаких не делал. Не нужно мне их приписывать, – недовольно поморщился Антон Павлович. – А вот сейчас делаю: невозможность выйти за границы схемы поведения делает их уязвимыми.

– Чего?

– Говорю, нельзя быть лживым постоянно. Лживость, возведенная в ранг достоинства нации, превращается в недостаток, потому что запрещает хоть иногда быть искренним, тем более что искренним быть трудно. Это ограничивает возможности. А впрочем, не бери в голову. – Он улыбнулся так хищно, что Петя помимо воли Рустема пожалел. Бедный, наивный инопланетянин наверняка воображал себя гением коварства, а может, даже таковым и являлся. Однако против выучеников КГБ было ему, как до Луны пешком. Пусть они даже не КГБ, а ФСБ.

– Да, то, что я двойной агент, Рустем не знает и знать ему не обязательно, – предупредил Антон Павлович. – Не надо пугать потенциального клиента. В общем, – Антон Павлович поднялся, завершая разговор, – ты меня понял. Живи как живешь, а инструкции получишь позднее.

– А как же с работой? – поинтересовался Петя. – У меня отгулы завтра кончаются.

Антон Павлович посмотрел на него, как на сумасшедшего:

– Какая тебе сейчас работа? Ты сейчас самая большая ценность страны. Тебя охраняют лучше, чем президента.

Петю это не впечатлило.

– Кушать-то я что буду?

– На довольствии ты, в том числе и денежном.

– А стаж? – продолжал допытываться парень.

– Идет. Ты теперь являешься сотрудником нашего ведомства. Согласись, это лучше, чем разнорабочим на консервном заводе. И зарплата другая. Небольшая, правда, по московским меркам, но все равно больше.