Пророк подошел к краю поверхности и ступил на бурлящую воду. Она сразу затвердела у него под ногой, хотя немножко подалась — тропинка уже не обладала былой твердостью. Пророк обернулся, взял Элвина за руку и потянул за собой по дорожке, которую он создавал на поверхности озера. Но она уже не была такой гладкой и твердой, и чем дальше они шли, тем неустойчивее она становилась. Тропинка ходила под ногами из стороны в сторону и скользила, переваливая через холмы волн.

— Мы слишком задержались! — крикнул Пророк.

Элвин чувствовал, как под тонкой скорлупой хрусталя перекатывается злобная черная вода. Ничто, пустота из старого ночного кошмара вернулась, она стремилась пробиться сквозь хрусталь, схватить Эла, засосать его, унести, утопить, разодрать на кусочки, на мелкие, не видные взгляду пылинки, и рассеять во тьме.

— Я не виноват! — закричал Элвин.

Пророк повернулся, поднял его и посадил себе на плечи. Дождь обрушился на них с новой силой, ветер пытался скинуть Элвина с плеч Пророка. Элвин вцепился в волосы Тенскватаве. Он видел, что ноги Пророка с каждым шагом все глубже погружаются в воду. За ними и следа дорожки не осталось, площадка давно растворилась, на ее месте высились грозные волны.

Пророк споткнулся и упал. Элвин тоже упал, осознавая, что сейчас утонет…

И вдруг его руки ощутили мокрый песок пляжа, на него накатывали волны, вымывая песчинки, пытаясь утянуть мальчика обратно в озеро. Но чьи-то сильные руки подхватили его и потащили подальше от воды, к дюнам.

— Пророк, он остался в озере! — крикнул Элвин.

Или подумал, что крикнул, — голос его превратился в шепот, он едва мог вымолвить слово. Его все равно бы никто не услышал в завывающих порывах ветра. Он открыл глаза, и тут же ему в лицо ударили песок и дождь.

Внезапно к его уху прижались губы Меры.

— С Пророком все в порядке! — прокричал брат. — Такумсе вытащил его! А я уж было похоронил тебя, когда вас засосал тот смерч! Ты как?

— Я столько всего видел! — ответил Элвин.

Но он очень ослаб и не смог больше выдавить ни звука, поэтому Элвин поддался усталости, позволил телу обмякнуть и провалился в беспокойный сон.

Мера плохо знал Элвина, слишком плохо. Мера счел, что после того случая с торнадо Элвин станет более осторожным, захочет побыстрее покинуть это место. Однако с Элвина как с гуся вода — мальчик, наоборот, как привязанный ходил за Пророком, с открытым ртом выслушивая его истории и извращенные афоризмы в стихах, которые тот излагал.

Один раз, выбрав минутку, когда Элвин, вопреки обычному, задержался рядом с братом, Мера спросил, чем его так привлекает Пророк.

— Даже когда эти краснокожие говорят по-английски, я и то не понимаю их. Они говорят о земле как о живом человеке, твердят, что надо брать только те жизни, которые сами отдают себя, о том, что земля к востоку от Миззипи умирает, — как же она умирает, Эл, если всякий дурак видит, что она живехонька? Даже если она заболела оспой, чумой и подхватила десять тысяч заусениц, все равно никакой доктор ее не вылечит.

— Тенскватава знает, как ее спасти, — возразил Элвин.

— Вот пусть он ее и лечит, а мы пойдем домой.

— Мера, давай побудем здесь еще немножко.

— Мама и папа с ума сходят от беспокойства, они думают, мы погибли!

— Тенскватава говорит, что земля следует своим путем.

— Опять ты за свое! Земля землей, а папа тем временем вместе с соседскими фермерами прочесывает леса в наших поисках!

— Тогда иди без меня.

Но к такому повороту событий Мера был еще не готов. Ему совсем не хотелось оправдываться перед мамой, почему он вернулся домой без Элвина. «Да нет, мам, когда я уходил, с ним все было нормально. Так, игрался с торнадо и ходил по воде с одноглазым краснокожим, ничего особенного. Он вернется домой немножко погодя, ну ты ж знаешь десятилетних мальчишек, им как в голову что-нибудь втемяшится…» Нет, Мера еще не созрел возвращаться домой без Элвина. А Эла насильно за собой не поволочешь. Мальчик даже слушать не будет о побеге.

Хуже всего то, что Элвина все любили, общались с ним по-английски и на языке июни, тогда как с Мерой не заговаривала ни единая живая душа, кроме Такумсе и Пророка, которые и так все время чесали языками и которым было все равно, слушает их кто-нибудь или нет. Целыми днями Мера одиноко слонялся по дюнам. Но далеко его не пускали. С ним никто не говорил, но стоило ему направиться к лесу, как кто-нибудь обязательно пускал вдогонку стрелу, которая с противным чмоканьем вонзалась в песок прямо у его ног. Краснокожие, в отличие от Меры, не сомневались в точности своего прицела. А вот Мера постоянно гадал, что бы было, если б стрела случайно отклонилась чуть-чуть в сторону и попала в него.

Обдумав как следует идею о побеге, Мера счел ее крайне глупой. Не пройдет и часа, как его выследят. Правда, он никак не мог понять, почему его не отпускают. Зачем он этим краснокожим? Он был бесполезен, никому не нужен. Сами краснокожие поклялись, что ни убивать, ни пытать его не собираются.

На четвертый день, однако, все разрешилось. Он подошел к Такумсе и потребовал, чтобы его отпустили. На лице Такумсе отразилось обычное для этого краснокожего раздраженное недовольство. Но на этот раз Мера отступать не намеревался.

— Ты что, не понимаешь, что держать нас здесь — это глупость, идиотство?! Мы ж не просто так исчезли, испарились без следа. Наших лошадей наверняка нашли, а на них стояло твое имя.

Неожиданно Мера осознал, что Такумсе ведать не ведал о каких-то там лошадях.

— Я не ставлю свое имя на лошадях.

— На седлах, вождь, не на самих лошадях. Разве ты не знал? Эти чоктавы, которые пленили нас, — к твоему сведению, я до сих пор сильно сомневаюсь, что действовали они не по твоему поручению, — они вырезали твое имя на седле моей лошади и ткнули ее ножом, чтоб бежала побыстрее. А имя Пророка было вырезано на седле Элвина. Лошади наверняка помчались прямиком домой.

Лицо Такумсе потемнело, глаза его сверкнули, как молнии. «Да, примерно так и должно выглядеть небесное божество», — подумал при этом Мера.

— Эти бледнолицые… — произнес Такумсе. — Они подумают, что это я похитил вас.

— Ты что, в самом деле не знал? — удивился Мера. — Тогда другое дело. Вы, краснокожие, ведете себя так, будто вам ведомо все и вся. Я пытался рассказать об этом твоим парням, но они только поворачивались ко мне спиной. Тогда как никто из вас не знал об этом.

— Я не знал, — поправил Такумсе. — Но кое-кто знал.

Он быстрыми шагами направился прочь, увязая по щиколотку в мягком песке, по потом вдруг снова обернулся:

— Пошли, ты мне нужен!

И Мера последовал за ним к покрытому древесной корой вигваму, где Пророк устроил свою воскресную школу или как там это у него называлось. Такумсе не стеснялся в выражении своих чувств — уж очень он разозлился. Не произнеся ни слова, он обошел вокруг вигвама, откидывая ногами валуны, которые прижимали его шкуры к песку. Затем он нагнулся, ухватился за низ пальцами и потянул.