— Нет. Мать будет против. Она боится Анжелику Петровну.

— Глупости! Из-за того, что вы все как огня боитесь так называемого общественного мнения, то есть провинциальных сплетен, Юрасику придется гнить в психушке. А ведь ты говорил, что любишь его.

Лицо Юрасика постарело прямо на глазах.

— Ты, правда, это говорил? — Он несколько раз часто моргнул.

— Да, — ответила за Димку я. — Он любил тебя с самого начала.

— Это правда? — с еще большим недоверием спросил Юрасик.

Димка молчал. Он стоял, опустив голову, и я не могла видеть выражения его лица.

— Правда, — снова ответила за Димку я.

Юрасик вздохнул с каким-то птичьим присвистом.

— Не надо, чтобы я это знал. Лучше не надо… — Он поднял глаза и посмотрел на меня. — Я тогда хотел пригласить тебя, Лара, загорать со мной на балконе. Нагишом. Ты бы не пришла.

— Нет.

— А Дима пришел, но пошел дождик. Дождик нам все испортил. Мне пришлось надеть парик и пригласить Диму в кино. Из-за дождя мое приглашение загорать нагишом на балконе стало бессмысленным. Если бы не дождь…

«Он тронутый, — подумала я. — Ни одна мать не способна засадить в психушку собственного сына только из-за того, что он хочет быть «голубым».

— Я надел парик. Чтобы в нашем походе в кино был какой-то смысл. Мне понравилось ходить в парике. Он защищал меня от злых глаз. От злых глаз у меня появлялись на коже ссадины и кровоподтеки.

— Я тоже их боюсь, — пробормотал Димка.

— Когда человек меняет наружность, его внутреннее состояние тоже меняется. Парик приносил мне спокойствие. — Юрасик капризно скривил губы. — Отдайте мой парик. Зачем вы забрали у меня парик?

По его лицу потекли слезы.

— Нам пора, — сказал Димка. — Это на всю ночь.

— Но как можно оставить Юрасика в таком состоянии? Мы должны его приласкать, утешить.

— Нет-нет, — поспешно сказал Димка. — Я пас. И тебе не советую.

— Но он ведь наш родственник. Я хочу сказать, он нам как родной, — поправилась я.

— Как раз это и мешает. Юрасик на самом деле мне как родной. Если б я знал, что он мне родной… — Димка вздохнул. — Пошли. Ему теперь не до нас.

Юрасик что-то беззвучно шептал. Но это была не молитва. В глазах Юрасика я не видела смирения.

Мы вернулись той же самой дорогой к машине. Нам никто не встретился. Мне казалось, Юрасик живет в пустыне, как отшельник.

— Так не может продолжаться, — сказал Димка, когда мы снова поднялись ко мне. Я легла, он сел на ковер возле кровати в той же позе, в какой сидел пятнадцать с лишним лет назад. — Я не выдержу. Мы все не выдержим.

— Поговори по душам с Иркой. Если она любит тебя, она поймет и пойдет навстречу.

— В этом городе никто ничего не понимает, зато все считают себя самыми умными.

— Зачем ты женился?

— Сам не знаю. Понимаешь, кроме Юрасика, мне не нравился ни один мужчина. Женщины нравились. Ты в особенности.

— Ты попробовал с мужчинами?

— Нет. Мне кажется, я бы не смог. Разве что с Юрасиком. Но нас разлучили насильно.

— Это был не бред. Но ты сказал всем, что это был мой бред. Зачем?

— Я боялся Старого Мопса. Я уже тогда знал, что все это добром не кончится. И Юрасик это знал. Он говорит, в тот вечер, когда он стоял нагишом перед зеркалом, он увидел на стене сзади себя тень, хотя ее там не должно было быть — свет падал сзади. После того как тебя забрала мать, я болел, целый месяц лежал в больнице. Врачи сказали, что у меня нет никаких отклонений. Я решил жениться, потому что очень боялся этих отклонений. Мать всегда говорила: если в городе узнают, что тебе нравятся мужчины, наш дом обольют керосином и подожгут. Я верил в это. Сначала у нас с Иркой все хорошо было. Но потом я увидел в городе Юрасика, увидел издалека и даже к нему не подошел — выдержал характер, и все полетело к чертям. Когда мы с Иркой занимались любовью, мне казалось, я изменяю Юрасику, хотя между нами ничего не было — ты понимаешь, о чем я. Я стал приходить домой позднее, ссылаясь на неотложную работу, часто ложился спать на диване в столовой. Но Ирка у меня въедливая как моль. Она вызывала меня на откровенность. А разве я мог сказать кому-то, кроме тебя, про нас с Юрасиком? Я и тебе не решался долго говорить об этом. Знаешь, я должен что-то предпринять. То, что я отсиживаюсь под маминым крылышком, не решает проблему, а наоборот. Уехать бы куда-нибудь!

— С Юрасиком?

— Он никуда не поедет. Мы могли бы уехать с тобой. Мы и он — словно одно целое. Я люблю вас обоих.

Я улыбнулась. Мне тоже было приятно окунуться в сложные любовные перипетии нашего треугольника. То, что это был настоящий любовный треугольник, я не сомневалась ни минуты — и все его углы были одинаково значимы. Ни один из них нельзя было заменить, как то можно в ненастоящих треугольниках.

— Он погибнет в психушке. Или превратится в стопроцентного психа. Его поят всякой дрянью.

— Его там ничем не поят, — сказал Димка. — Я их всех купил. Мне это стоило немалых денег. Ирка уверена, что я содержу на стороне бабу. Пес с ней! Она не должна знать правду. О Господи, как бы я хотел бежать из этого проклятого города! Если бы у меня были деньги!

Мне очень хотелось сказать Димке про сокровища Лидии. В голове в мгновение ока возник план: сменить эти цацки на доллары и мотнуть втроем туда, где сквозь листья кокосовых пальм светит тропическое солнце. Дело в том, что по характеру я авантюристка. К тому же ситуация, то есть наш треугольник, казалась мне на редкость неординарной и интригующей.

— Может, у Лидии есть деньги? — осторожно предположила я.

Димка пожал плечами.

— Если и есть, она мне не даст. Она такая странная. Знаешь, она сказала, что будет ужасно рада, если у нас с тобой начнется роман. — Он неопределенно хмыкнул. — В нашей семье все какие-то тронутые: бабушка вышла замуж за родного дядьку, Лидия вообще не вышла, мы с тобой двоюродные, а она толкает нас в одну постель. И я, кажется, с дефектом. Все это не случайно.

Он зажмурил глаза и простонал.

— Только без паники. По-моему, выход есть. Помнишь Мишу Орлова? Я уверена, он не забыл о том, что в России у него родня.

— Миша Орлов враждовал со Старым Мопсом. Он Юрасика из-за нее не любил. Считал, что она его испортила, сделала маменькиным сынком. Он им не пишет.

— А тебе? Он пишет тебе?

— Нет. Но он писал бабушке. И она ему отвечала. Тайком от всех. Даже фотографию мою послала — сам видел. Я тоже хотел ему написать, но мать говорит, что не знает, куда бабушка дела его письма. Там был адрес.

Меня вдруг осенило: письма Миши Орлова наверняка хранятся в сейфе под «Золотой осенью». Лидия сейчас спит мертвым сном после реланиума. Вдруг она забыла запереть сейф?