Он все никак не мог отделаться от ощущения, что разговаривает не с людьми, а с какими-то потусторонними тенями, у которых свой язык и свое понимание мира вокруг. Так он и стоял, пытаясь разобраться в хитросплетениях, в общем-то, родного языка.

«Что это за люди? Сказать, что им неинтересно, «что» да «почему», будет неверно. Но как они думают, какими словами! О чем? И к каким диким выводам приходят – уму непостижимо!» – лихорадочно думал он.

Робинзон долгое время находился в шоке от того, что его разоблачение не дало ровно никаких результатов.

С удивительным спокойствием отнеслись «бароны» к известию о том, что власть в колонии была создана еще на Земле и все роли оказались расписаны заранее. Совершенно равнодушно к этому факту отнеслись и простые люди.

Сенсационный, на его взгляд, рассказ штабистов, занесенный Володей на бумагу, стал неким анекдотом, о котором и говорить-то неприлично. Оказывается, можно вот так вот, запросто, вырвать с корнем из России несколько тысяч человек, зашвырнуть их на далекую планету и совершенно ничего им не сообщить о цели и смысле творимого. Все люди, которых он видел вокруг, продолжали существовать точно так же размеренно и спокойно, как и у себя дома.

И никого абсолютно не трогала инфернальная бездна, поглотившая их.

Мало того, они так же спокойно воспринимали и окружающих их динозавров, псоголовых неандерталов, штурмующих колонию, и прочие несуразности. Обо всем этом они могли поговорить, но именно тогда, когда нечего было делать. Например, на привале перед боем. А в другое время у них находились более существенные темы для обсуждения. Например, вопрос об игуанах-несушках или о ценах на настоящие, земные расчески из пластмассы.

Он почувствовал руку на плече.

Это был Отставник.

Он улыбался, а все остальные вокруг зашевелились, что-то оживленно обсуждая. Кажется, подходил дредноут, но теперь для Робинзона и неандерталы, и война отодвинулись на периферию внимания.

– Что растерялся-то, сынок? В таком виде в бой нельзя. В таком виде только водку жрать можно, а водки нет.

Робинзону на миг стало дурно, потом – весело. Он глупо хихикнул. Ему почудилось, что он окружен толпой восточных мудрецов, говорящих обо всем сразу, что в каждой простой фразе их заключена масса бодхисаттвических истин, имеется двойное и тройное дно.

– Отставник, ты тоже… как они думаешь? – пролепетал окончательно сбитый с толку Робинзон. Старик приподнял удивленно брови, но ясно было, что его удивление не относится к тому обстоятельству, что молодой человек вдруг перешел на «ты».

– А что тебя смущает?

– Все. Я ничего не понял, а я так не люблю. Как будто все вокруг что-то такое знают, что-то такое важное понимают, а я – дурак дураком.

Глаза Отставника светились совсем не старческим задором – в глубине двух синих озер скакали искорки смешинок.

– Не любишь, значит. А хочется – чтобы все вокруг в дерьме, и один ты – д’Артаньян?

Робинзон вздрогнул при упоминании французского дворянина, словно бы в его бредовый сон вклинился обрывок еще более сумасшедшей реальности. Он не нашелся, что ответить. Отставник сам за него продолжил:

– Про Древних? А что тут голову ломать – нет их, и баста. Что-то такое есть, конечно, но это, знаешь, как шапкой море черпать. Судьба – и баста. Так оно проще. А мы под штабом ходим. А штабные – у них, как и у нас с тобой, по две руки, по две ноги, и все прочее хозяйство имеется.

– Ну ладно, но те существа, что нас сюда тащили, их-то все видели… В «Легенде» они называются Звездными Гончими.

– А шут его знает. Может – бесы. Скорее всего и наверное – бесы. И оставь ты их в покое, дались они тебе!

– Бесы, – безнадежно повторил Робинзон.

«Просто непостижимо. Или я на своем острове окончательно и бесповоротно умом тронулся, или…»

– Ты прямо как неродной, – сказал Отставник, направляясь к уже готовому к выступлению отряду.

И тут Робинзона прорвало, прорвало по-злобному:

– А я и есть неродной. Нерусский. Немец, хоть и поволжский.

Отставник повернулся и посмотрел на него – Робинзону показалось – как-то снисходительно и ласково. Потом похлопал молодого человека по плечу:

– Это ничего. Не бери в голову.

– У нас и цыган есть, – добавил выскочивший откуда-то сбоку Рыжик. Но Робинзон уже сам себе удивлялся. Тоже мне – немец. Ни в фатерлянде он никогда не был, ни по-германски не говорил, как и его предки со времен чуть ли не Екатерины Великой…

Однако остался в душе какой-то осадок от разговора. Даже более мутный осадок, чем после его фиаско с разоблачением «узурпации власти». Говорить с уймой народу о теме – актуальней некуда, и не понять совершенно, как думает каждый из говоривших… Да, впору пришлось бы объяснение, что говорил иностранец с аборигенами, периодически упираясь в языковой барьер.

«Да полно, разве не было такого раньше? – спросил себя Робинзон, двигаясь вместе со всеми в колонне вдоль частокола. – Просто раньше не было особых причин продолжать разговор после того, как проявилось малейшее непонимание. Теперь же – все мы в одной упряжке».

Над их головами изредка хлопали одиночные выстрелы, редкие и словно бы выпущенные рукой скупердяя. Трудно определить – то ли здесь уже наступил полный кризис боеприпасов, то ли поблизости от северной части частокола на косе не было и сколь-нибудь значительных сил неандерталов. Скорее всего, верным было второе предположение – после неудачи ночного наскока со стороны юга неандерталы устроили к полудню грандиозное наступление через лиман, продолжая одновременно штурмовать с огромными потерями Трущобы и Сергеев форт. Однако основная сила переправившихся обрушилась на север, двигаясь по никем не обороняемой косе, выходя во фланг поселению Юргена. Там сейчас кипела нешуточная схватка. Шутка ли – прорвись они там, и открывался сразу незащищенный Маленький Китай и дорога дальше, в самое сердце колонии – к опорной базе и Золотому полуострову. Их отряд должен был идти на помощь Трущобам и резервным силам штаба, брошенным для ликвидации прорыва.

Робинзон же все терзался своим непониманием того, что же подразумевают колонисты под Древними и как к ним относятся, – неужели и впрямь считают их сказкой, выдуманной Вовкой на досуге? Не может такого быть. Однако…

– Слушай, мужик, – тихо обратился Робинзон к охотнику, шедшему впереди.

Тот обернулся:

– Ну, чего тебе? Если патронов – так нет у меня, да и берданки у нас разные. Гранату не дам, сразу говорю.

– Да нет, я не о том. О чем вы там говорили?..

– Где там?

– Ну, на привале.

– А… да вообще. За жисть. Чудной ты. Или мандраж перед боем?

Робинзон отстал. Вот так-то. За жисть… И он – тевтонское отродье, одичавшее на одиноком острове посреди чужого океана, видимо, ничего в этой «жисти» не понимал.