Пианист не верил своим ушам. В первый раз Лора так недвусмысленно сказала ему о своей любви. Ночь они провели в отеле, где сняли два номера. Одна из комнат оказалась лишней, однако они сочли нужным соблюсти приличия. Уверившись в чувствах возлюбленной, Ханс показал себя пылким, изобретательным, неутомимым любовником.

«Прощай, Жослин, — подумала на рассвете Лора. — Прощай! Если мы и увидимся снова, то на небесах!»

И она поцеловала спящего Ханса в лоб.

Роберваль, суббота, 11 марта 1933 года

Жослину в Робервале нравилось. Он не уставал любоваться озером Сен-Жан, все еще заключенным в оковы изо льда и снега. Стояла сухая морозная погода, днем ярко светило солнце. Пообедав в пансионе, мужчина шел гулять в порт. Давно он не чувствовал себя так хорошо.

«До Валь-Жальбера рукой подать, — думал Шарден. — Стоит мне решиться, и через несколько часов я буду у дома Лоры. Но зачем торопиться? Мне случалось переживать худшие времена. Я уехал из санатория, я знаю, где живут мои жена и дочь. Я скоро поеду к ним или напишу им письмо».

Несколько десятков черновиков письма сгорели в печи, отапливавшей его комнату в пансионе. Но Жослин ждал, уверенный в том, что в конце концов достигнет цели. Кроме того, ему хотелось встретить кого-нибудь, кто мог бы рассказать ему о Лоре. Он знал, что она разбогатела, но понятия не имел, как ей это удалось. Много раз он проходил мимо «Château Roberval», роскошного отеля, в котором некогда пела Эрмин. Об этом упомянул директор, представляя ее пациентам санатория. Войти он не осмелился.

В этот день для прогулки он выбрал улицу Сент-Анн. В одном из домов у окна сидела пожилая седовласая женщина. Она, должно быть, шила или вышивала, однако на лице ее была написана скука, близкая к отчаянию. Они обменялись взглядами. Вид женщины вызвал у Жослина жалость, и он, всегда такой сдержанный, улыбнулся ей, хотя с детства предпочитал как можно меньше общаться со стариками, помня язвительный нрав своей бабушки по материнской линии — единственной, которую он знал.

Мелани Дунэ радостно улыбнулась ему в ответ и поспешила открыть входную дверь.

— Вы заблудились, мсье? — спросила она. Лицо ее сияло. — Вы не из Роберваля, я вас прежде никогда не видела!

— Я в Робервале проездом, — ответил он смущенно. — Не беспокойтесь обо мне, мадам. Вот уже несколько недель я живу в пансионе на улице Марку, недалеко отсюда.

— Приятно поболтать с хорошим человеком! Моя невестка с января работает в Центральной больнице Сен-Мишель, и я теперь подолгу остаюсь дома одна. А мой сын работает на лесопилке в Ривербенде лет двадцать, не меньше.

Жослин кивнул в ответ. Будучи человеком воспитанным, он не решался уйти, когда пожилая дама так ясно давала понять, что хочет с ним поговорить.

— Сейчас в экономике кризис, и вашим детям еще повезло, что они получают зарплату, — отозвался он. — Но вам дома сидеть не слишком весело, я понимаю.

— В Валь-Жальбере мне было веселее, мсье! Вы слышали об этом месте? Рабочий поселок, в котором теперь почти никого не осталось. Там прошли лучшие годы моей жизни. Мой муж работал на местной целлюлозной фабрике. В доме на улице Сен-Жорж увидели свет четверо моих детей.

В серых глазах Мелани Дунэ блеснули слезы. Жослин же насторожился, словно охотник, заметивший добычу. Такой случай нельзя было упустить.

— Я бывал в Валь-Жальбере, мадам, в те времена, когда работала фабрика. Во всех газетах писали, что это образцовый поселок, построенный по американской модели.

— Мсье, позвольте угостить вас кофе, — предложила Мелани Дунэ, окинув Жослина внимательным взглядом.

Хорошо одетый, с приятными манерами, он производил впечатление порядочного человека.

Они оба радовались этой встрече, но причины для положительных эмоций у них отличались. Пожилая дама была не прочь поболтать, а Жослин рассчитывал узнать немало интересного. Сомнений быть не могло, старушка знакома с его дочерью.

Мелани поставила на стол чашки и блюдо с печеньем. В душе она ликовала. Жослин молчал, пребывая в уверенности, что хозяйка сама начнет беседу. Так и случилось.

— Да, в Валь-Жальбере все было новым, современным, — продолжала пожилая дама. — По распоряжению мсье Дюбуку, президента целлюлозной компании, на главной улице с шоссейной дорогой высадили красивые деревья. Там были даже деревянные тротуары, а возле отеля — лестница. По ней поднимались в квартал, расположенный чуть выше. В доме, где жили мы с мужем, был даже туалет. Наши дети ходили в монастырскую школу, в которой преподавали монахини конгрегации Нотр-Дам-дю-Бон-Консей из Шикутими. Деток обучали истории, арифметике, а еще прививали мораль и уважение к людям — ценности, которые теперь не очень популярны.

Жослин потягивал кофе и грыз печенье. Он слушал хозяйку дома с таким вниманием, что та решила рассказать гостю еще что-нибудь. С сыном и невесткой ей редко доводилось поболтать вдоволь.

— Говорят, что монастырская школа работает в Валь-Жальбере до сих пор, и преподает в ней мадемуазель Лемэ, особа весьма набожная. Много там всего случилось, плохого и хорошего. В 1916 году монахиням пришлось взять на свое попечение ребенка, маленькую девочку, которую оставили на пороге, как ненужный сверток. Каменное сердце нужно иметь, чтобы бросить на произвол судьбы годовалую малышку!

Эти слова произвели на Жослина огромное впечатление, но не смыслом своим — он понял, что пожилая дама вплотную подошла к интересовавшей его теме. Мужчина решил поддержать разговор.

— И что стало с этим ребенком? Девочка, наверное, постриглась в монахини, ведь семьи у нее не было, — сказал он нейтральным тоном.

— Вовсе нет! Я могла бы часами рассказывать вам об Эрмин, нашем дорогом соловье! Она, знаете ли, приносила мне лечебные настойки, которые готовили для меня сестры, и ходила за покупками в магазин. Я тогда уже овдовела и из-за больной ноги не выходила из дома в снежные месяцы, боялась упасть. Эрмин была такой услужливой и милой! Я просила спеть песню, и она, ангелочек, устраивалась у печки и пела. Ах, мсье, какой золотой у нее голосок! Чистый, ясный! Я всегда плакала, и она очень огорчалась. Теперь она выросла и стала красивой молодой дамой. Два месяца назад она приходила ко мне в гости показать своего сына.

Если бы Мелани не была так увлечена своим рассказом, она бы заметила, как напрягся ее собеседник.

— Она поет с каждым годом все лучше, ей надо стать певицей, как Ла Болдюк. Кюре Валь-Жальбера, отец Бордеро, высоко ценил ее талант. Она была совсем маленькой, когда в первый раз спела в церкви «Ave Maria».

— И родители не приехали за ней? — спросил Жослин. Он был очень бледен.

Шарден решил разыграть свою последнюю карту, но не стал упоминать Лору, чтобы не вызвать у старушки подозрений.

— Она нашла свою мать! В округе все это знают! Эрмин по контракту пела в большом отеле, «Château Roberval». Ее опекун, жадный Жозеф Маруа, заставлял ее самостоятельно зарабатывать себе на жизнь. В зале ресторана девочка увидела даму в черном, вдову богатого промышленника из Монреаля. В общем, однажды вечером Эрмин узнала, что это ее мать. По-моему, несчастная дама больше десяти лет назад потеряла память.