— Помню. Вот почему я захватил репеллент от насекомых. Я не хочу, чтобы твою нежную кожу кусал кто-то, кроме меня.

Энджел почувствовала, как в ней поднимается волна желания. Чем больше Хок прикасался к ней, тем больше ей этого хотелось. Она ничуть не уставала от его любви, становясь частичкой его тела.

— Он у меня в кармане, — сказал Хок. — Достанешь?

Он протянул к ней руки, показывая, что они заняты ведерками и корзинкой для пикника и потому достать флакон ему трудно.

Сначала Энджел поискала в заднем кармане его джинсов, куда она сама обычно клала репеллент. Но там было пусто. Она запустила руку в передний карман.

— Нету, — сказала она.

— Ищи дальше, — подбодрил Хок, и уголки его рта под усами слегка изогнулись в улыбке. — Ищи и найдешь.

Она запустила руку в другой карман и, пошевелив пальцами, внезапно ощутила под джинсами горячее упругое вздутие.

— Ты дразнишь меня, — сказала она, стараясь выглядеть сердитой, что совершенно не получилось.

— Могу поклясться, что это ты дразнишь меня, — сказал Хок, с трудом сдерживая смех. Энджел сунула руку глубже, и у него перехватило дыхание.

— В кармане рубашки, Энджел.

Она весело рассмеялась и медленно, очень медленно вынула руку из кармана Хока.

Флакон с репеллентом действительно лежал в нагрудном кармане его бумажной рубашки. Энджел нанесла пахучую жидкость на открытые участки его рук, на лицо, то же сделала себе и положила пузырек в передний карман его джинсов.

— Репеллент отпугивает только насекомых, — заметил Хок.

— Какое облегчение, — с приглашающей улыбкой сказала Энджел, и ее глаза лукаво засветились.

Она повернулась и, позвякивая колокольчиками, направилась в ежевичник.

Мгновение Хок неподвижно следил за ее грациозным полетом, снедаемый голодом, гораздо более сильным, чем просто внезапный прилив желания. Затем, несмотря на свою ношу, легко двинулся ей вслед.

Энджел скоро скрылась из виду в бесконечных поворотах тропинки, но серебристый звук колокольчиков говорил Хоку, что она рядом.

Он догнал ее на пятачке, где воздух наполнен был густым ароматом созревающей ежевики. Зубчатые зеленые листьях сверкали под солнцем, лениво подрагивая под ласкающими дуновениями ветра. Ветви гнулись под тяжестью ягод.

— Дерри был прав, — сказал Хок, оборачиваясь к Энджел. — Ты знаешь все самые красивые места на острове. А может, это твоя красота делает любое место красивым?

— Скорее твоя, — ответила Энджел и слегка прокашлялась. — Я не помню, чтобы старая ферма когда-нибудь раньше выглядела так красиво.

Она взяла из его рук ведерки и подождала, пока он расстелит одеяло и поставит в тень корзинку с продуктами. Потом Энджел молча вернула ему ведерки и, взяв за руку, повела в кусты, где свисали гроздья спелых ягод.

— Собирать ежевику труднее, чем моллюсков, но легче, чем ловить крабов, — сказала Энджел. — Как и крабы, ежевичный куст может поранить, если позабудешь об осторожности.

— Бесплатных обедов не бывает? — весело заметил Хок.

— Да, не бывает, — согласилась Энджел. — Первое правило сбора ягод гласит: если собирать их легко, значит, кто-то уже собирал их здесь.

Хок улыбнулся:

— А еще какие правила?

— Много ягод не ешь. Одну в рот, другую в ведерко, не больше. Иначе будут неприятности.

— Урок, постигнутый тяжелым личным опытом? — предположил Хок.

— А другие способы разве бывают?

Энджел показала Хоку, как выбрать спелую ягоду, но не размазню, кислую, но не зеленую, и они в красноречивом молчании принялись за дело.

— Вот эта спелая? — спросил Хок, протягивая Энджел ягоду.

— Есть только один способ проверить это.

Она в ожидании открыла рот. Хок с улыбкой положил ягоду ей на язык. Энджел при-чмокнула.

— Чуть кисловатая, — сказала она и, взглянув на гроздь ягод, висевшую у нее над головой, сорвала самую красивую.

— Попробуй эту, — повернулась она к Хоку.

Хок осторожно взял губами ягоду, лизнув кончики пальцев Энджел. Закрыв глаза, он издал звук, выражающий неземное удовольствие.

— Она такая же вкусная, как ты, — пробормотал он. — Невообразимо вкусная.

Хок снова открыл рот. Энджел положила ему на язык другую ягоду. Он проглотил и снова открыл рот. Потом еще и еще до тех пор, пока Энджел не засмеялась и, привстав на цыпочки, не поцеловала его, ощутив на губах вкус Хока и сладкой ежевики. Внезапно она крепко обхватила его и поцеловала так неистово, как он целовал ее на Игл-Хед. Когда их объятия ослабли, оба были почти без сил.

— Сколько еще ягод нужно миссис Карей? — спросил Хок.

— Много.

Хок тихо выругался.

— Давай займемся ими, — сказал он.

Они принялись за работу, украдкой бросая друг на друга нежные взгляды. Они наполняли ведерки, пересыпали ягоды в ящики и вновь продолжали работу.

— Ты ешь больше, чем кладешь в ведро, — сказала Энджел через некоторое время.

Хок обернулся. Его губы были черны от ягод, которые он украдкой, как ребенок, отправлял себе в рот.

— Если мне станет плохо, — сказал он, — я найду лекарство получше, чем горячая грелка.

Энджел улыбнулась, и оба вновь принялись собирать ежевику. А потом Энджел нашла поразительную ягоду. Ярко окрашенная, готовая вот-вот лопнуть от спелости, она лежала у нее на ладони, словно драгоценный камень. Энджел поставила ведерко на землю и подошла к Хоку.

— Это самая роскошная ягода, которую я когда-либо видела, — сказала она, зажав ягоду между большим и указательным пальцами. — Открой рот.

— Ты нашла ее, — сказал он, — значит, она твоя.

— На ней написано твое имя.

Уголки рта Хока поползли вверх.

— Я не вижу, где здесь мое имя.

— С твоей стороны, наверное, свет плохо падает, — сказала Энджел, перекладывая ягоду на ладонь. — Видишь? Вот здесь. Твое имя.

Хок медленно наклонил голову, осторожно слизнул ягоду с ее ладони и поцеловал то место, где она лежала.

Чувство, охватившее его, не имело ничего общего с желанием.

Хок хотел спросить, откуда у Энджел такая сила и мягкость, хотел осторожно коснуться всех тайников ее прошлого и будущего, узнать, считает ли Энджел, что он обретет когда-нибудь способность любить так, как она, чтобы нежность, огонь, храбрость смешались воедино, но пока он знал, что не может спрашивать ее об этом.

Поэтому Хок задал один-единственный вопрос, но Энджел услышала в нем именно тот, который он задать не решался.