себя как дома, но все равно пять раз в день с минаретов во всех кварталах будет слышаться призыв к молитве.

Мы с Джоанн сошли с корабля и отправились в район Голубой мечети, где рассчитывали найти дешевый ночлег. Надежды нас не обманули: этот квартал был оживленным «проходным двором», там останавливались молодые люди, которые ехали сухопутным путем в Индию или оттуда возвращались. Мы собрали массу полезной информации: например, как преодолеть Хайберский проход, где тогда официально не ходил никакой транспорт, узнали все подробности об автобусе, который раз в неделю отправлялся из Мюнхена и шел, почти без остановок, до Тегерана (сами мы на этом автобусе не ездили: предпочли поезд, хотя в пересчете на доллары это было ненамного дороже автобуса). До Востока теперь было рукой подать, но нам оказалось нелегко расстаться со Стамбулом. В итоге мы прожили там почти неделю. Побывали в Топкапи — просто невероятном музее, в банях-хамамах, съездили на экскурсию по Босфору и увидели Черное море. А еще — местная кухня (для вегетарианца — верх мечтаний), и особый свет, и город в целом, и люди, — все это, вместе взятое, неодолимо притягивало.

Ехать коротким путем — через Ирак до Басры — нам настоятельно отсоветовали. Правда, из Басры мы могли бы, сэкономив время, добраться морским путем, через Персидский залив и Аравийское море, прямо до Бомбея. Но даже в те времена считалось, что для молодой американской пары, особенно если жена — блондинка с голубыми глазами, это слишком опасные, неспокойные места. Итак, мы предпочли длинный маршрут, через Иран и Афганистан, и тоже старались не терять бдительности. С одной стороны, мы следовали «правилу гостеприимства»: соглашались, если местные жители, с которыми мы знакомились по дороге, приглашали нас выпить чаю или кофе. Точнее, мы соглашались, если не замечали каких-то откровенно опасных признаков. Мы рассуждали так: поскольку нам ровно ничего не известно о местных обычаях, нам следует либо принимать все приглашения, либо не принимать ни одного. С тех пор я следовал «правилу гостеприимства», путешествуя по всему миру, и никогда не чувствовал себя неуютно, за одним исключением. Дело было так: однажды, за чаепитием в Кандагаре (это на юге Афганистана), в гостях у каких-то военных, прозвучал смутный намек на то, что меня и Джоанн могут развести по разным комнатам. Хозяева сказали: «Сейчас вам придется разделиться, но потом мы приведем ее обратно».

— Нет, не делайте этого, — ответил я, поскольку у меня не было сомнений: если нас разлучат, я никогда больше не увижу Джоанн. Мы быстренько встали и ушли, ничего не объясняя. Хозяева не сопротивлялись, отпустили нас. Должно быть, они не собирались применять силу, но в сложившейся ситуации я не испытывал к ним ни малейшего доверия.

Если не считать этого инцидента, наше путешествие по Центральной Азии, в том числе длительное пребывание в Индии, обошлось без неприятностей и конфликтов. Правда, где бы мы ни оказывались, все окружающие — и мужчины и женщины — пялились на Джоанн. Наверно, то, что мимо проходит светловолосая женщина в легкой одежде, с открытыми ногами, казалось им шокирующим и провокационным. Ей полагалось бы закрывать свое тело. У женщин в парандже тело закрыто с головы до пят, ничего не видно — только глаза блестят. А тут по улицам разгуливает женщина, которая, с точки зрения местных, практически раздета. Мы же, по-моему, в то время даже не подозревали, как в их глазах выглядим. Местные не ходили за нами по пятам, но провожали взглядом. Когда же мы приехали в Индию, все стало иначе. Индия двести лет пробыла под властью англичан, и население привыкло видеть европейцев. Совсем другое дело.

Из Стамбула мы доехали на поезде до Эрзерума — крупнейшего города у восточных границ Турции, а оттуда на автобусе в Тебриз, первый крупный иранский город на нашем пути. Без проблем пересекли границу; из Тебриза, пересаживаясь с автобуса на автобус, добрались до Тегерана. Удивились, что это вполне современный город с новостройками. В те времена немцы поддерживали с Ираном деловые связи, принесли туда западноевропейскую архитектуру и культуру. До заката династии Пехлеви было еще далеко, и подозрительное отношение ко всему западному, в особенности к американскому, тогда еще не укоренилось. Всесильное фундаменталистское государство, каким мы знаем Иран сегодня, сформировалось только после революции 1979 года, так что в тогдашнем Тегеране мы увидели прозападную культуру страны, которая приветливо относилась к современности.

Покинув Тегеран, мы отправились в Мешхед — город, где преобладал совсем другой подход. К тому времени мы провели в дороге (если считать от отъезда из Парижа) недель пять или шесть и поставили себе следующую грандиозную задачу: проехать через Афганистан и примерно к концу октября добраться до Хайберского прохода. Именно в Мешхеде мы впервые подметили, как реагируют на наше присутствие фундаменталисты. В Турции мы ни разу не видели ничего подобного. Турция уже довольно давно слыла секулярной страной, где, правда, мусульманское большинство имело большую силу, но там мы часто посещали мечети и святыни, и нам никогда не чинили препятствий. Однако Мешхед считается священным городом, местом погребения святых. Мы собирались провести там несколько дней, но вскоре обнаружили, что нам закрыт вход в целые кварталы. Никаких табличек, никаких предостережений: просто если мы по неведению пытались войти в квартал, куда не допускаются иностранцы, внезапно целая толпа тихо преграждала нам путь. Люди вели себя мирно, но решительно. В Иране нам не удалось взглянуть ни на одну религиозную святыню.

В остальном Иран 1966 года показался нам неожиданно современным. Спустя десять лет, еще в годы правления шаха, мы с Бобом Уилсоном гастролировали по Европе с «Эйнштейном на пляже». В 1972-м Боб ставил в Иране KA MOUNTAIN AND GUARDenia Terrace («Гору КА и Террасу Г(в)ардений»)[30], и нас обоих очень заинтересовала перспектива привезти туда «Эйнштейна». Мы получили приглашение выступить на фестивале в Персеполисе, близ Шираза, но тогда уже считалось, что шах и его правительство проводят чересчур жесткий курс, поэтому американские спонсоры «Эйнштейна» и даже некоторые газеты категорически возражали против нашей поездки. Лишь Тони Шафрази, уроженец Ирана, известная фигура в художественных кругах Нью-Йорка, поддерживал нас. Он твердил, что «Эйнштейн» станет для иранцев этаким окном в современный мир исполнительских искусств и наши гастроли окажут колоссальный эффект. Но этого одинокого голоса в поддержку нашей поездки оказалось недостаточно.

В итоге нам с Джоанн очень понравилось в Иране: и люди, и достопримечательности, и уцелевшие артефакты древнеперсидской культуры, все еще присутствующие повсеместно. Мы поехали автобусом в Герат