Отринув все парламентерские заморочки, решила зайти с другого конца:

– А для обгорелого трупа трехчасовой выдержки ты, Марио, выглядишь очень даже мило, – протянула, делая вид, что внимательно рассматриваю спасенного.

Парень оторопел. Даже складка между его бровей исчезла, а кулаки разжались. Ну да, начала с того, что выбила почву из-под ног.

Сейчас главное – направить мысли собеседника в другое русло. А то, судя по всему, малец еще тот максималист. Потеряв веру в родного дядю (наверняка ведь понял, кто отправил его в этот средневековый солярий на площади Цветов), Марио ополчился на весь мир. Пока мы убегали – у него работал инстинкт самосохранения. А вот сейчас, когда жизнь не висит на волоске и появилась передышка, наступило оно – самое время для расцвета мании и шизофрении. Поэтому нужно успеть убедить спасенного, что мы с вампиром – дюже хорошие ребята и на стороне пацана.

– Что ты этим хочешь сказать? – подозрительно просипел парень, бессознательно подражая и переходя на ты.

– Что не удери мы так быстро с этого позорно-пожарного столба, ты бы сейчас был симпатичной головешкой. Впрочем, почему был. В летописях рода так и записано, что некий Марио Медичи был приговорен римским папой по указу и навету собственного дяди Козимо к сожжению на костре как еретик. Сама читала, – добавила я, лукавя. В действительности в фолианте, описывавшем деяния представителей славного флорентийского рода, об этом не было ни строчки. Все со слов Пауля, ныне навострившего уши и ехидно скалившегося в нашу сторону. Спасибо, хоть в процесс «вербовки» не вмешивался.

Старательно подводила парня к мысли, что он не знает и десятой части причин, из-за которых он чуть не распрощался с жизнью. Я играла на двух струнах натуры любого нормального человека: инстинкте самосохранения (все же вопросы, касающиеся собственной безопасности и жизнеспособности, у каждого в фаворе) и любопытстве. Последнее, к слову, оказалось сильнее одного из движителей эволюции.

– В летописях? Но ведь все случилось только сегодня.

– А малый не промах! – одобрительно поцокал языком вампир, встревая в наш разговор. За это захотелось дать клыкастому затрещину: налаживаешь тут контакт, чувствуя себя сапером, а тут…

Но Марио от такой оценки на толику секунды даже встрепенулся. Видимо, в прошлой жизни хвалили его редко, раз так отреагировал на простую в общем-то реплику. Впрочем, парнишка тут же сник: разум у него все же преобладал над тщеславием.

Пришлось вновь ловить едва не ускользнувшее внимание Марио:

– Верно, для тебя – сегодня. Но, как ты уже наверняка догадался, мы с моим другом Паулем не совсем отсюда.

Дождавшись кивка собеседника, продолжила:

– А точнее – не из этого времени. Вот он, – взглядом указала на клыкастика, – живет и здравствует в восемнадцатом веке. Я же – из двадцать первого…

Театральной паузы выдерживать не стала, но время на осознание сказанного все же дала.

Пацан чем-то напоминал в этот момент птицу-говоруна: наклонив голову чуть набок, он исподлобья рассматривал нас. При этом его нос – прямой и длинный, чем-то был похож на клюв, являясь самой внушительной частью худого, слегка вытянутого лица. Курчавая грязная копна волос, обрамлявшая лик Марио, лишь добавляла контраста заостренным скулам и впалым щекам. Впрочем, ассоциация с птицей, что отличалась умом и сообразительностью, была не только во внешних данных: шестеренки в голове парня работали шустро. Вопрос, который он задал следующим, был самым главным во всем разговоре:

– Тогда зачем же вы меня спасли? Раз вы не отсюда – навряд ли вы враги дяди. Тогда что вам нужно?

Самая обескураживающая вещь – это зачастую неприкрытая вуалью фальши правда. Она-то и досталась мальцу:

– Мне нужен ты. Ты и твой дар, – и, опережая дальнейшие вопросы парнишки, добавила: – Но не в этом времени и не здесь. Увы, для истории ты умер именно сегодня, и законы мирозданья таковы, что в шестнадцатом веке ты умрешь в ближайшем будущем. Чума, случайное падение с лошади, ночные тати… – а вот после порции правды начался откровенный блеф, но мой слушатель, кажется, не заметил этого перехода. В действительности, я точно не знала (да и подозреваю, никто не был в курсе), что произойдет, если вмешаться в давно минувший ход событий. – Поэтому я предлагаю тебе честную сделку: ты идешь со мной в мое время, а взамен получаешь жизнь и свободу.

– И жизнь и свободу… – ехидно передразнил вампир, – вот только ты забыла упомянуть, что в твоем будущем видится такая же, как и здесь, война за власть.

Я разозлилась. Резко, стремительно. Желание придушить голыми руками этого комментатора было столь огромным, что на кончиках пальцев начали пробегать разряды сырой силы.

Видя такую реакцию, вампир отступил на шаг и, примирительно подняв раскрытые ладони, поспешил добавить:

– Я только хотел, чтобы парень знал сразу о всех подводных течениях и не рисовал себе радужных замков.

– В моем времени у него хотя бы будет шанс выжить! – все же сорвалась на крик, и по горлу словно прокатился раскаленный ком. – И у меня будет возможность спасти тех, кто мне дорог. А ты… – Я сжала кулаки, пытаясь взять взбесившуюся силу под контроль. – Да ты, кроме себя, своих удовольствий… Ты никого не терял, никого по-настоящему не любил. Для тебя все – игра, которая щекочет нервы. Готова поспорить, даже сейчас ты не о Марио заботился. Тебе было просто интересно наблюдать, а что будет, если…

Я замолчала, оборвав сама себя. Но зато с этой тирадой из души ушло желание размозжить голову одного вампира о камни. Клыкастый, словно почуяв мое состояние, безмолвно проглотил обидную для него пилюлю.

Мы трое стояли и смотрели друг на друга. Один – недоверчиво и угрюмо. Второй – сосредоточенно и напряженно. А я… – устало. Когда буря в душе миновала, захотелось просто лечь, закрыть глаза и чтобы тебя никто не трогал. Как ни странно, первым заговорил Марио.

– Если все обстоит так, как вы говорите… что же – другое время – интересное приключение, если здесь меня ждет только смерть.

Он больше ничего не сказал. Ни о родителях, ни о друзьях – тех, кто обычно является якорем, что держит нас именно здесь и сейчас, к которому стремятся вернуться из дальних странствий и боятся потерять навсегда. Думается, просто со всеми он уже попрощался накануне. Перед тем, как его привязали к еретическому столбу.

– Ну раз согласие достигнуто, – излишне оптимистично заговорил вампир, потирая руки и преображаясь в мгновение ока в балагура и весельчака, – то думаю, задерживаться здесь не след.

У меня же при этой метаморфозе мелькнула мысль, что тот серьезный, сосредоточенный взгляд – и есть настоящее лицо Пауля, а облик праздного повесы – маска. А потом переключилась на другое. Возник нешуточный вопрос: возвращаться, но куда и, главное, в когда?

Если я появлюсь раньше, чем нас выкинуло со свекром и Адриано, получится, что эти двое застрянут во временно́й петле. Так что, как бы мне ни хотелось освободить Лима раньше, – не получится. Он будет винить себя всю оставшуюся жизнь, проклинать свободу, зная, что за нее заплачено жизнью его дяди. А не рассказать всей правды, скрыть и промолчать, солгать – уже не смогу я сама.