Бандиты со связями в местных сообществах или подчинявшиеся землевладельцу попадались благодаря разведке, доносам и предательству. Их травили, как зверей на охоте; источники описывают армейские экспедиции, отправку наемников и поощрение местных шпиков[310]. Известны профессиональные и полупрофессиональные охотники на бандитов, причем некоторых из них было трудно отличить от самих бандитов[311]. Закон обязывал от общин и индивидов разыскивать и отлавливать бандитов, и за убийство бандита никакого наказания не полагалось[312]. Римское право вдобавок преследовало тех, кого обвиняли в соучастии, защите бандитов и сбыте награбленного ими – увы, это мало кого останавливало[313]. Некоторые богатейшие и влиятельнейшие персоны практически открыто покровительствовали бандитам, в том числе и многие представители римской сенаторской аристократии. Пропагандистская риторика, противопоставляющая бандитизм и легитимную власть, маскировала ситуацию, когда пребывавшая в зачаточной форме римская государственность оперировала в тени (или являлась частью) гораздо более сложной и развитой системы личной власти, включавшей в себя бандитов и их покровителей.

Армия охраняла граждан от бандитов. Август и Тиберий держали военные гарнизоны (stationes) по всей Италии, чтобы ловить бандитов, – ведь бандитизм распространился еще шире в годы гражданской войны, что покончила с республикой[314]. В некоторых регионах солдаты охраняли дороги от бандитов, а также возводили сооружения, этакие пограничные посты, куда затем направляли воинские подразделения. В Киликии римляне постепенно (в III и IV веках) укрепили всю внутреннюю границу с исаврами[315].

Против больших банд или «бандитствующих народов» римские наместники и их чиновники вели локальные войны. Цицерон возглавил жестокую карательную экспедицию против бандитов, будучи наместником Киликии, и в ходе ее разрушал деревни и истреблял их жителей; в одном поселении взял заложников после длительной осады, но долгосрочного успеха не добился. Тацит упоминает новые походы на бандитов в регионе, предпринятые чиновниками наместника Сирии в 30-х гг. и в 51 г.[316]

Римские наместники и императоры порой пытались нейтрализовать бандитов, нанимая сами банды для наведения порядка или заманивая бандитов в армию, по отдельности или en masse[317]. Еще чаще римские командиры вступали с бандитами в переговоры. Так, Цицерон завязал дружественные отношения (hospitium, гостеприимство) с одним исаврийским вождем («тираном», по его словам); этот и иные виды «ритуализированой дружбы» являлись основными инструментами римской внешней и внутренней политики на закате республиканского периода и на протяжении большей части римской истории в целом. Цицерон, Помпей и Марк Антоний дружно признавали другого исаврийского вождя, Тарконтидмота, «другом Рима» или своим личным другом[318].

В крошечной горной провинции Мавритания Тингитана, на крайнем северо-западе Марокко, римские наместники заключили мирный договор с вождями горных племен; текст этого соглашения, выбитый на камне, представляет собой почти единственное письменное свидетельство римской политики в регионе. За пределами сильно милитаризованной зоны в равнинной местности римское культурное влияние почти не ощущалось, хотя эту область окружали старинные римские провинции. Ни один сохранившийся источник не называет население горной Мавритании бандитами, однако аналогия с Исаврией несомненна[319].

Как с бандитизмом, так и с повстанцами в целом: военный фактор играет важную роль, однако армия действовала в более широком контексте социальных отношений. Римская армия была оккупационной, захватнической и одновременно дружественной. Это было особенно верно в отношении провинций Испания, Британия, Мавритания (современное Марокко), Сирия, Палестина (после еврейского восстания 66 г.) и Египет. В этих провинциях армия располагалась в городских центрах или была рассеяна по всей области, а не сконцентрирована на границе (провинция Испания не имела границ, а граница Британии была очень короткой)[320]. Некоторые районы империи оккупировались интенсивно, в частности Иудея, очень маленькая территория, где располагались в начале II в. примерно 20 000 солдат, а в Мавритании Тингитане в воинском лагере квартировали 10 000 солдат; за пределами «военной зоны» римское влияние едва ощущалось[321]. В обоих случаях интенсивная оккупация доказала свою бесполезность. Гарнизоны в Иудее не смогли предотвратить восстание Бар-Кохбы или подавить эндемичный бандитизм в провинции, и лагерь в Мавритании Тингитане был заброшен в III веке.