– Чем ты намерен заняться сегодня днем? – спросил антиквар.

– Ждать, конечно! Чем же еще мне заниматься? А затем помчусь в Трансатлантическую компанию, чтобы забронировать место на пароходе. – Внезапно дав волю дурному настроению, он раздраженно добавил: – Ты что, боишься, что отправлюсь за утешением к баронессе Полине?

– Это не самый худший вариант: она надежный друг и может дать хороший совет, – ответил Вобрен таким серьезным тоном, что Морозини стало стыдно. – Лучший адрес, если нужна серьезная помощь. А вот тебе мой, – сказал он, вырвав из блокнота листок, на котором написал несколько слов: адрес отеля в Бостоне и телефон. – Мне бы хотелось, чтобы ты держал меня в курсе.

– Обещаю, что до отъезда обязательно позвоню тебе!

– Спасибо. И еще, если все обойдется и ты все-таки поедешь в Ньюпорт, ты мог бы вызвать меня телеграммой в связи с неотложной необходимостью. Ты оказал бы мне большую услугу!

. Несмотря на всю свою озабоченность, Альдо едва удержался от смеха. Этот хитрец Вобрен никогда не забывал о своих интересах и, доказав величие души советом обратиться за утешением к баронессе Полине, не видел ничего дурного в том, чтобы Альдо помог ему как можно скорее вернуться к своей пассии.

– Неважно каким образом, но я это сделаю, не сомневайся, – заверил он своего друга. – Если останусь здесь, просто позвоню.

Жиль был настолько растроган, что обнял его.

– Я искренне надеюсь, что ты сможешь остаться и выполнить все задуманное, но все-таки будь осторожен... не забывай, куда ты намерен сунуться!

Вернувшись в отель, Альдо, к своему изумлению, обнаружил послание от Лизы, которое, судя по всему, разминулось с его телеграммой: «Ничего страшного, – писала молодая женщина. – Мари-Анжелин слишком переполошилась – точка. Заканчивай свою работу, но возвращайся скорее – точка. Не выношу, когда ты далеко от меня – точка. Нежно целую. Лиза».

Альдо почувствовал облегчение при известии, что тетушка Амели вне опасности, но в глубине души слегка огорчился, что у него больше нет самого весомого предлога для отказа от дела, которое нравилось ему все меньше и меньше. Теперь надо было реализовывать намеченный план. Он выяснил, когда отходит ближайший поезд на Провиденс, и, отправившись в Гринвич-Вилидж, чтобы закупить необходимый художнику материал, принял решение в пользу гуаши и акварели, более подходящих для воплощения приглянувшихся ему пейзажей, а главное, не таких громоздких в сравнении с инвентарем для работы маслом на полотне.

Сделав это, он вернулся обедать в отель, написал одно письмо Лизе и другое Мари-Анжелин, вынул из чемодана только самые необходимые вещи и уложил их в небольшой саквояж, спустился вниз и расплатился с портье, которого попросил приглядеть за остальным багажом, затем вызвал такси и поехал на Центральный вокзал. Теперь ему не нужно было ехать до Провиденса, чтобы составить компанию Жилю на три четверти пути, поэтому он сел на поезд со всеми остановками, поднимавшийся по восточному побережью, и вышел на станции Нарра-гансетт. Это был симпатичный рыбачий поселок на берегу одноименной бухты с паромом, на котором завтра утром ему предстояло преодолеть расстояние примерно в десять миль до Ньюпорта.

Сняв спальный номер в таверне «Белая Лошадь» на Мальборо-стрит, недалеко от Френдз-Митинг-хаус, старинного дома собраний, напоминавшего о важной роли квакеров в семнадцатом веке, Альдо открыл новый для себя Ньюпорт, не похожий на тот, с каким он познакомился до войны. Тогда его привез сюда один из друзей, который также был всего лишь гостем, однако без малейших затруднений получал доступ в роскошные и порой экстравагантные виллы, расположенные вдоль Бельвью-авеню или Оушен-Драйв. В те времена самыми роскошными из них считались «Брейкерз», впечатляющий итальянский дворец Вандербильтов с мраморными колоннами и алебастровыми пилястрами, и стоявший по соседству французский замок «Болье», возведенный Джоном Астором для своей капризной супруги Авы. В любом случае, вилла Ньюпорта могла быть только итальянским ренессансным дворцом, французским замком или, в крайнем случае, английским в стиле Тюдоров. Строительство любой из них обходилось в несколько миллионов долларов, а внутреннее убранство составляли мраморные статуи, ковры или гобелены из Обюссона, венецианские зеркала, хрустальные люстры, картины старых мастеров и резная позолоченная мебель на гнутых ножках. Ко всему этому полагался отряд слуг в ливреях с серебряными или золотыми галунами. В специально сооруженной гавани красовались самые красивые яхты – моторные и особенно парусные, которые выступали против Англии в борьбе за Кубок Америки, столицей которого был[31]Ньюпорт. Сам Альдо прибыл тогда на яхте Вандербильтов, способной пересечь любой океан с такой же легкостью, как трансатлантический пароход: сразу же закружившись в вихре празднеств и разнообразных развлечений, он практически не видел острова и его жителей. Обитатели Оушен-Драйв и Бельвью-авеню составляли особый мир – даже маршрут маленького трамвайчика, курсирующего по городу, был проложен так, чтобы обходить эти роскошные проспекты стороной.

Не столь значительные люди с куда меньшим состоянием – те, что не родились с золотой ложкой во рту и не принадлежали к числу Четырехсот, которые одни только и имели право доступа в этот священный круг (исключение могли сделать лишь для очень богатых, очень знатных или очень знаменитых чужаков) – могли годами дожидаться приглашения на бал или на пикник. Что касается местных уроженцев, на них высшее общество взирало с еще большим презрением. Их ласково именовали «наш подлый люд», и позволялось им ходить только на пляж Истон, называемый «общим», но категорически запрещалось пересекать границу фешенебельного Бейли-Бич, который, впрочем, во время сезона бдительно охраняли лакеи в ливреях всех цветов.

Альдо помнил, что ему показался в высшей степени смехотворным этот своеобразный феодализм под американским соусом, лишенный всякой исторической основы, однако в то время он хотел только развлечений. Сейчас он смотрел на мир другими глазами, и, оказавшись в центре старого Ньюпорта с его очаровательными белыми колониальными домами, шпилем баптистской церкви Троицы, огородами и садами с узловатыми яблонями и хрупкими вишнями, большими треугольными крышами, английскими окнами с квадратными рамами, наконец, гаванью, где рыбачьи лодки соседствовали с прогулочными парусниками, он испытал куда большее удовольствие, чем когда входил в золоченые двери роскошных вилл. Для него, чистокровного отпрыска старого континента и аристократа по рождению, эти фальшивые дворцы были муляжами, которым недоставало одухотворенности патрицианских особняков Старого Света. И как прекрасно смотрелся Ньюпорт на фоне громадной бухты Наррагансетт с ожерельем зеленых островов среди голубых сверкающих волн! Погода стояла великолепная, ярко светило солнце, но жару смягчал легкий ветерок, насыщенный запахами моря, и в безоблачном небе безмятежно парили морские птицы.

Когда Альдо переступил порог старинной таверны с низкими потолками и неровным, но весьма почтенным полом – дом был построен в тысяча шестьсот восемьдесят седьмом году! – ему показалось, что он внезапно попал в прошлое, в атмосферу «Острова сокровищ» или «Моби Дика». Однако таверна ничем не походила на мавзолей или музей. Напротив, в этих стенах, обшитых сосновыми досками, которым время придало красивый оттенок кленового сиропа, царили шум и суета. Множество людей сидели за столами, накрытыми белыми скатертями – заведение содержалось превосходно! – и оживленно беседовали, попивая чай, кофе, лимонад или нечто вроде пива, настолько легкого, что крепость его вряд ли превышала два градуса. Блюда были преимущественно местные: небольшие омары и рыба, запекаемые в угольной печи, которая стояла за стойкой бара рядом с плитой, где в котелках варились моллюски – главная приманка здешней кухни. Между столами сновали с подносами в руках официантки в накрахмаленных чепчиках и белых фартуках на широких красных юбках по старинной моде. Одна из них углядела вновь прибывшего и его багаж, доставленный посыльным сразу после прихода парома в гавань. Она тут же подошла и, узнав, что ему нужно, позвала хозяина, который обслуживал посетителей за стойкой, но немедленно вышел встретить гостя.