«Что делать будем, студент Кайдаш?» – спросил у него Старый Вовк, вызвав к себе в кабинет.

«Оставаться с комсомолом», – буркнул Арсений.

Он так смеялся. Они все так потом смеялись, эти старые прожженные советские волки, ухватившие чутким носом запах перемен – перемен нестрашных, ни к чему не обязывающих, записанных все теми же словами, от которых когда-то было и холодно, и жарко, а теперь – в долгом, сколько Арсений себя помнил «теперь» – никак…

«Я не хочу участвовать в вашем проекте, – сказал Арсений. – Мне не интересно».

Господин Питер сделал вид, что не слышит. Господин Питер сделал вид, что очень занят разговором с Ольгой. Господин Питер, мягко улыбаясь, что-то записывал в блокнот.

«Мне не интересно! – выкрикнул Арсений и постучал ладонью по столу. В конце концов, он тут был пока что начальник. – Попрошу вас освободить помещение. У нас сейчас совещание по вопросам успеваемости. Приходится отчислять нерадивых студентов. Ничего не попишешь… Роман Анатольевич, заберите с собой студента. Ольга Петровна, Степан Николаевич, я вас больше не задерживаю. Господин Йонасон, было очень приятно познакомиться… До свиданья!»

«До свиданья!» – еще раз, громко, со всем надрывом, на какой был способен, прокричал Арсений Федорович. Никто не шелохнулся. Нет, какие-то движения были. Ковжун потер нос, Ольга Петровна сняла с рукава нитку… Или не нитку, что-то сняла с рукава. Господин Питер широко улыбнулся и зевнул. Роман нацепил на нос очки. Очки с обычными стеклами, для солидности, а не для здоровья. Студент, фамилии которого Арсений не знал и не собирался узнавать и помнить, перебирал картинки в телефоне. В естественном смысле, который так радовал Старого Вовка, все они шевелились. «Движение – основное свойство материи». Это Арсений усвоил. Они шевелились, но не в сторону выхода. Не в сторону недвусмысленного приказа, который он, ректор Арсений, отдал ясно и, кажется, даже жестко.

«Это что? Розыгрыш? Рейдерская атака? Арест? Что происходит? В Интернет меня хотите снять-выложить? Что?» Хватило ума, хватило осторожности не заорать вслух.

Мутоновый воротник, ворс от верблюжьего одеяла… Полный рот, набитый воспоминаниями, которые давно были списаны как негодные. Прохор Громов, «Угрюм-река»… Что такое? Арсений не заказывал никаких римейков. Но перед глазами вдруг вставала невинно убиенная Анфиса, на которой в Свирске каждый дядька – большой или маленький – хотел жениться, Анфиса совсем не похожая на себя, но почему-то похожая на Наташу Кордашевич. Друг Дима, его странная бабка, околоточный-участковый… Кадры и картинки из жизни, которую он точно не считал своей и давно уже не вспоминал.

Черно-белое кино, но синие варенки и огромная цветная бляха «монтана» на присвоенном Наташей ремне. Единственная женщина, которая украла у него. Вообще единственный человек, если разобраться, который умудрился у него украсть.

Ну и зачем? Зачем он должен об этом думать? Но думать об аресте было еще хуже. Хотя какой арест? Питер – иностранец. Ордер не предъявляли. Жучка Ольга могла, конечно, пойти в понятые. И Ковжун – тот вообще с удовольствием. Но где процессуальные действия? Где обыск? И что они могут найти? Арсений не держал денег на работе. И дома не держал. Он натурально закапывал их в землю, на огороде, в Волновахе, в доме, что остался от бабки с дедом и считался дачей, но по документам числился за родней десятого колена.

На арест это не было похоже. Рейдерство? И кто из них скажет: «Вот вам письмо из министерства, контракт расторгнут по причине несходства характеров?» Хотел бы он посмотреть на послание. И кто из них почтальон, и почему тогда медлят? Нет. Рейдерство – глупости. Не так это делается. Не так и не такими силами.

Тогда розыгрыш? Квест? Ольга Петровна ввела традицию – все дни рождения руководства через «квест». Именинник с толпой зрителей бегает по коридорам и выполняет задания. Прыгает, читает стихи, продолжает мысли великих, рисует крестики и нолики. В конце – сюрприз. Плюшевая какая-нибудь херня или бутылка шампанского, которую надо открыть и выпить вместе со всеми. Арсению в день рождения достался воздушный змей. Ветра не было, но под аплодисменты у парадного входа в главный корпус Арсений бегал туда-сюда, заставляя змея взлететь. Но ничуть не бывало: тот волочился по асфальту, как консервная банка, привязанная к хвосту кота. Все дули на змея и смеялись. Арсений Федорович тоже смеялся, потому что был демократом. И матюкая Ольгу Петровну за бездарный выбор подарка, за унижения, которые не позволительны в его возрасте и статусе, за непродуманные погодные условия, тоже был демократом, потому что Старый Вовк за такое мог бы и прибить.

Значит, все-таки квест, в котором именинник не он, а кто-то другой? Но какого-то черта этот другой захватил его кабинет?

* * *

Извини, что перебиваю, но… Но Фея Печали всегда управляется со своими делами сама, не поручая их никому. Так, по крайней мере, она знает, что все наверняка будет сделано, как следует…

Проигрыватель из «красного уголка» и кучи «винила». Как вы называли это раньше? Пластинки? Кучи пластинок, значит. Сказки, когда игла подпрыгивала, это были сказки с заиканием. Оралово, а не сказки. Кстати, колобок. Не круглобок, коло-. Ты думал об этом? Я думал, кислые яблоки-дички, абрикосы и сказки. Никто не ждет, пока созреют. От одного вида – кисло. Но жрем там, где увидим.

Фея Печали всегда управляется со своими делами сама. Она укусила Андерсена, а он начала пугать детей. Но Академик сказал, что читать Андерсена без глубокой веры – преступно, без глубокой веры это не сказки, а фильмы ужасов. Фильмы ужасов.

Дядьки в костюмах, как в домиках. Прячутся в возраст «за сорок» и «ура, за пятьдесят». Дядьки в костюмах и белых рубашках. Бармены и официанты. Проводники. Таксисты. Чуваки в узких джинсах. В ушах музычка. Студбилет, плоскостопие, контрактный набор и новой волны мобилизации не будет. А сами они не пойдут. У них, сука, другая миссия. Спиздить и пропить. Купить сыну «лексус», а дочери сережки. Или что там покупают дочерям? Я раздеваю их догола – жирных, худых, костлявых, мосластых. Всех раздеваю и веду в баню. А потом выдаю камуфляж. А себе – калоши счастья. Я становлюсь маленьким и лезу к ним в голову. В оригинале было «в сердце». Но хули мне их сердце? Тебе интересно, что там, в голове? Или у тебя есть свои? Тогда ты все знаешь. Не смотри на меня, смотри в их головы, смотри в их, сука, головы. Выбешивает или похрену? У тебя с этим как? У меня тоже по-разному.

«Студенты должны вставать, когда входит преподаватель. Я к вам обращаюсь, молодой человек. Я к вам обращаюсь, к вам обращаюсь…» «Винил заело», игла прыгает. Фея Счастья такая дурочка. Мы с ней ржем до коликов в животе.

«Молодой человек!» – пыхтит, затыкается, открывает планшет и читает лекцию. По Википедии. По Википедии. Запиши за мной длинное «а», чтобы я не матюкался без дела. Длинное монотонное «а».

Академик сказал мне, чтобы я доучился. Если бы Гай сказал, я бы забил. Косяк бы забил. Или даже два. Я бы приехал к нему, обложился котами и бабами… Гай сказал, что у него три. Жены ни одной, а девушек – целых три. И каждая молится о его здравии и всякой неуязвимости, потому что живым он может на них жениться, а мертвым – нет. В общем, здравствуй, Гай, здравствуй, конопля и тебе, фея Счастья, тоже привет.