— С-час, — раздельно произнес Мещеряков в совершенно несвойственной ему манере и одним плавным движением вернулся к столу.

— Ты идешь, полковник? — спросил из прихожей Сорокин.

— Нет, — откликнулся Мещеряков. — Ты иди, а я должен проследить, чтобы Забродов не напился. Он, когда напьется, буйный.

Собиравшийся уходить Сорокин снова возник в дверях.

— Вы с ума посходили, — строго сказал он. — Утихомиривать буйных — это же дело милиции! Тем более, профессиональный праздник на носу.

Илларион засвистел «Наша служба и опасна, и трудра» и сменил коньячные рюмки на водочные.

— Ну, хорошо, — сказал он, наполнив рюмки. — Будем считать, что пантомима, балет и прочие народные танцы закончены. Слушаю тебя, Сорокин. Кому на этот раз я должен свернуть шею?

— Мне не нравится постановка вопроса, — заметил Сорокин, глядя на свет сквозь рюмку. — Послушать тебя, так ты прямо платный киллер, состоящий на жалованье в каком-нибудь занюханном отделении милиции…

— В ГАИ! — выкрикнул Мещеряков, пришедший вдруг в веселое расположение духа.

— Или в ГАИ, она же ГИБДД, — согласился Сорокин. — То-то же я смотрю, что ты весь вечер кривляешься, как начинающая проститутка.

— Гм, — сказал Илларион. Сорокин был очень неглупым человеком и, если отбросить продиктованные дурным настроением сравнения, бил не в бровь, а в глаз. — Ну, извини. Но я же вижу, что ты не просто так пришел, а с задней мыслью.

— Что да, то да, — грустно кивнул Сорокин. — Задняя мысль имеется.

— Вот вопрос: где рождаются задние мысли? — опять вклинился в беседу окончательно развеселившийся Мещеряков. — Подчеркиваю: задние. Где, а?

— Это у кого как, — огрызнулся Сорокин. — В общем, капитан, у меня к тебе вопрос. Может быть, он тебе покажется странным…

— А разве у ментов другие бывают? — снова встрял Мещеряков. — Держит в руках паспорт и спрашивает: ваша фамилия?

— Это тест на умственные способности, — вступился за Сорокина Илларион. — Вдруг ты даже этого не помнишь? Подожди, Андрей, дай человеку сказать. Валяй, полковник, задавай свой странный вопрос.

Сорокин покряхтел, вращая в пальцах рюмку, взглядом заткнул рот Мещерякову, который явно собирался в очередной раз сострить, и сказал, сопроводив слова тяжелым вздохом:

— Черт его знает, как сказать… В общем, у тебя нет знакомых циркачей?

— Нет, — ответил Илларион, не задумываясь. — Это все, что ли? Вот что, полковник, расскажи-ка по порядку, что к чему, и зачем тебе понадобились циркачи.

Своих, что ли, мало?

— Вот-вот, — поддакнул Мещеряков. — Клоун на клоуне, причем не только в милиции.

— Клоуны меня не интересуют, — отрезал Сорокин. — Их и в самом деле теперь развелось столько, что хоть отбавляй. Акробаты, канатоходцы… ну, я не знаю… спортсмены-гимнасты в отставке, альпинисты всякие, скалолазы… В общем, те, кто не боится высоты и хорошо владеет своим телом.

— Я не подойду? — спросил Илларион.

— А ты согласен? Учти, срок получится солидный…

— Тьфу на тебя! — Забродов замахал руками, а бессердечный Мещеряков мстительно захохотал. — А за что сидеть-то?

— Ты понимаешь, — продолжая вертеть в пальцах рюмку, заговорил Сорокин, — завелся в городе артист.

Чистит богатенькие квартиры, причем исключительно на верхних этажах. Забирается в окно. Просто разбивает форточку, если она закрыта, дотягивается до шпингалетов, и дело в шляпе.

— Элементарно, — сказал Мещеряков. — С крыши по веревке. Весьма распространенный промысел, даже в кино показывали.

— Вот тебе — кино, — сказал Сорокин, выставляя увесистый кукиш. Мещеряков поморщился и отвел кукиш в сторону. — Выход на крышу, как правило, остается нетронутым, точно так же, как и входные двери квартир. Точнее, он их открывает, но только изнутри, на обратном пути, когда уходит с добычей. Мы тоже думали — крыша… Помнишь, в позапрошлый вторник снег выпал? Почти сутки держался. Он тогда как раз квартиру грабанул на двенадцатом этаже, в Химках, кажется.

Сам я там не был, но ребята, которые осмотр проводили, тоже, видать, кино смотрели. Так вот, люк, ведущий на крышу, был взломан…

— Ну, — сказал Мещеряков, — я же говорил!

— На крыше не было ни единого следа, — закончил Сорокин. — Абсолютно ровный снежный покров толщиной в два миллиметра.

— Карлсон, — убежденно сказал Мещеряков.

— Наши сыскари его Мухой прозвали, — криво улыбнувшись, сообщил Сорокин. — Помните, кино такое было — «Муха»? Про то, как мужик в муху превратился.

— Отвратительно, — сказал Илларион, и непонятно было, что именно он имеет в виду: квартирные кражи, совершенные непонятным способом, или нашумевший в свое время фильм.

— В общем, — продолжал полковник, — есть версия, что парень этот добирается до окон нужных квартир прямо по наружной стене.

— Бред, — твердо сказал Мещеряков.

— Ну, почему же, — задумчиво сказал Илларион. — Должен же он туда как-то попадать. Если не через дверь, не с крыши и не по воздуху, то почему бы и не по стене? Версии с вертолетом или, скажем, пожарной машиной выглядят не менее дико.

У него вдруг испортилось настроение. Этот разговор чем-то не нравился ему, но чем именно, он пока не понял. Какая-то мысль шевелилась на задворках его сознания — мысль настолько ни с чем не сообразная, что Илларион боялся додумывать ее до конца. То, о чем рассказывал полковник, было под силу далеко не каждому.

Честно говоря, Илларион знал только одного человека, который мог бы совершить подобное восхождение, но подозревать его в совершении банальных квартирных краж просто невозможно.

— Что? — переспросил он, заметив, что Сорокин, оказывается, продолжает говорить.

Полковник некоторое время с интересом разглядывал его, и Иллариону очень не понравился этот интерес: ему показалось, что он уловил в глазах Сорокина особенный, чисто профессиональный блеск. Впрочем, в этом могло быть виновато дурное настроение Забродова. Он чиркнул спичкой, раскуривая потухшую сигарету, и отгородился от Сорокина густой дымовой завесой.

Сорокин терпеливо повторил:

— Я говорю, дальше — больше. В последний раз этот тип убил женщину. Вышло это, скорее всего, случайно: наши эксперты утверждают, что она просто упала на нож, который держала в руке, да это и без всякой экспертизы видно. Но факт остается фактом: теперь на этом парне висит труп, и либо он надолго ляжет на дно, либо, наоборот, войдет во вкус.

— Прости, полковник, но я не понимаю, зачем ты все это рассказываешь именно мне, — сказал Илларион. Он отвел глаза от усталого лица Сорокина и напоролся на удивленный взгляд Мещерякова. «Ну, правильно, — вяло подумал Илларион, — это же Андрей.