– Спасибо, князь, за подарок. Доброго пути.

– Здравствовать тебе желаю долгие лета, волчий князь! Здравствовать тебе желаю долгие лета, царевна!

– Прощайте, милый князь. Пусть боги хранят вас и смягчат душу вашего отца, и да не возжелает он напрасной крови, и да не захватит над ним власть слепой гнев!

– На небе боги, а на земле слава и честь! Удачи вам полную чашу!

И конь унес скифария в ночную мглу.

Элисса, положив голову на колени, вновь стала смотреть на огонь.

– Зачем тебе седло? – тихо спросила она.

– Нам без него и вправду будет тяжко. А еще… конь у скифария, конечно, крепкий, но без седла отдыхать ему придется чаще. Да и князь себе отсидит кое-что… Не сильно это его задержит, но все же.

– А ты коварный, Нэй.

Элисса принялась ворошить костер веткой. Обеспокоенные угли отзывались снопами искр.

– Войну седло не остановит. Но каждый час отсрочки дорог.

Вэйлорд протыка́л костяным крисом в ремнях седла новые дырки: кобыла была мельче коня. Помолчав немного, принцесса посмотрела на черного лорда.

– Ты правда считаешь, что я дура?

Вэйлорд оставил свое занятие. Стало стыдно за бранные слова.

– Простите, ваше высочество. Выпалил в гневе.

– Может, в гневе люди более честны? Ведь гнев заставляет говорить самые потаенные глубины души.

– У каждого из нас есть темная сторона. И иногда говорит она.

– Так я дура, Нэй?

В голосе принцессы не было обиды или упрека. Она, словно маленькое дитя, желала утолить любопытство. Вэйлорд тяжело вздохнул.

– Конечно же нет, Элисса.

– Ты так говоришь, потому что я принцесса и имею над тобой власть?

– Вовсе нет, Элисса, ты очень мудрая. И ты очень смелая. Я не ожидал, что сегодня…

– Я трусиха, Нэй. Я ужасная трусиха. И вела я себя так, потому что до ужаса боялась. Я испугалась правды, которую узнала сегодня. Испугалась, что князь убьет тебя. Испугалась, что ты убьешь его. Сейчас вот боюсь темноты. Оттого и смотрю на огонь.

– Ты на меня смотришь, – улыбнулся Вэйлорд.

– Да, Нэй. На тебя. А знаешь почему? – Голос ее дрогнул. – Потому что я и тебя боюсь…

– Но с чего бы?! – изумился Нэйрос.

– Вы оба были как звери, когда дрались. Ты кричал на меня. И в глазах твоих горела злоба. И я смотрю на тебя, чтобы найти доброго человека, который никогда не причинит мне зла.

– Именно на него ты и смотришь, Элисса. Я никогда не причиню тебе зла. Просто гнев взял верх. Ты встряла в схватку, пыталась помешать мне… Это было безрассудно и опасно. Скифарий мог убить меня, убить тебя…

– Нэй, если все, что ты рассказал мне, – правда, значит, я все потеряла. Все, кроме тебя. И я испугалась, что потеряю и тебя…

На ее щеках засверкали слезы. Волчье сердце сжалось.

– Моя принцесса. Я никогда не причиню тебе зла.

Элисса вскочила и кинулась к Вэйлорду, крепко обхватила руками за шею и прижалась щекой к виску, вконец разрыдавшись.

– Мой волк, не бросай меня! Я пропаду, слышишь?!

– Как я могу бросить тебя, девочка? – прохрипел он. – Ведь и я все потерял. Все, кроме тебя.

– Ты ведь хороший?!

– Я хороший, Элисса. Но только не для тех, кто заставил тебя плакать.

Пепельная гора, болезненным нарывом торчащая из безобразного тела острова, постоянно чадила. Даже в полдень небеса были темно-серыми. По крутым черным склонам огненными змеями ползли реки лавы, бросающие зловещие отсветы на камни и дым, давая представление о том, как может выглядеть преисподняя. Не было возле Пепельной горы ни светлого дня, ни темной ночи.

Над огромной долиной, поросшей корабельными соснами, копоти было меньше, но и здесь небо казалось пасмурным. Принц Горан выбрал это место для решающей схватки не случайно. Здесь враг не мог использовать мамонтов, которым помешали бы частые деревья.

Горан долго вынашивал хитроумный замысел, чтобы вынудить колдунов принять бой не на лугах Мамонтова острова, а в лесистой долине. Но едва ли он ведал, что, кроме боевых мамонтов, у врага есть кое-что похуже.

Огонь. Казалось, колдуны укротили его, словно живое существо. Огонь струился меж деревьев, вспыхивающих гигантскими факелами. Огонь обволакивал камни и гудел, пожирая растения и людей. Латы мгновенно накалялись, и люди жарились в них заживо. Вопли ужаса и боли тонули в беспощадном пламени, которое, как сорвавшийся с гор селевой поток, мчалось все дальше.

Колдуны пожертвовали драгоценными соснами, но погубили армию Горана Эверрета. Без мамонтов и без помощи Странствующего королевства, которое тогда отчего-то так и не приблизилось, несмотря на смену течения, от поражения колдуны смогли спастись лишь огнем. И огонь пожирал гринвельдских воинов, словно сухостой.

Воздух заполнился запахом горелой плоти. А потом занялись огнем кусты черного карданта. Едкий дым обволакивал то, что не объял огонь. И этот дым усыплял… Он видел колдуна верхом на мамонте. Колдун взмахивал костлявой длиннопалой рукой, и вспыхивало облако огня…

Он открыл глаза, упершись взглядом в потолок. Грудь ходила ходуном. Этот сон уже давно не беспокоил Олвина. Но теперь он вернулся. Вестник посмотрел на тусклую лучину. Почти догорела. Олвин поднялся, потер ладонью лицо. Взял со стола кубок и допил ивовую воду.

Снаружи какой-то шум. С чего бы?

Тоот открыл входную дверь с закругленными углами и вышел из обвитой толстыми корнями «норы». В ложбине меж обжитых холмов суетились люди. Мужчины покрепче тащили пару молодых зубров. Четыре женщины несли на толстой ветке тушу оленя. Конопатый крепыш шел с кабанчиком на плече. Еще несколько женщин – со связками перепелов и куропаток. Похоже, охота лесного короля Роберта вышла на редкость удачной. Однако вся прочая разбойничья братия торопилась к южному оврагу.

Мимо пробежал Арчер.

– Шон! – окликнул Олвин. – Куда все бегут? Случилось что?

– Беда, – ответил тот, не останавливаясь. – Роберт ранен!

Олвин кинулся следом. Ветки хрустели под ногами бежавших. На дне длинного оврага стояло человек двадцать. Олвин протиснулся в середину. Там на носилках из пары веток и звериной шкуры лежал лицом вниз лесной король. Весь в окровавленной одежде.

– Мы вам тут бродячие лицедеи, что ли?! Заняться нечем?! – орал Лысая Гора, чье лицо тоже было в крови.

– Что случилось-то? – спросил, тяжело дыша, Шон Арчер.

– Эловепрь. – Лысая Гора провел тыльной стороной кисти по лбу. – Откуда ни возьмись.