Олвин склонился над лесным королем. Тот хрипло дышал, кусая кулак. В нижней части спины и на бедре зияли глубокие раны.

– Проклятье, почему вы остановились?! – закричал Олвин.

– Не ори, вестник! – нахмурился Лысая Гора.

– Это я им сказал… – простонал Роберт. – Они меня так растрясли второпях, я аж обмочился. Попросил передышку…

– Тринадцатый, какая передышка! И где вы откопали элорийского вепря?! Они далеко в восточных болотах живут!

– А то мы не знаем! – поморщился Гора. – Вот, принесла его нелегкая в Змиевы леса.

Олвин приподнял рваную одежду и надавил на край раны.

– М-мать твою, Тоот! – взревел Роберт. – Ты что творишь?!

– Тише, больше не буду.

Олвин тяжело вздохнул.

– Кровь желтая… У болотного вепря клыки непростые, ядовитые… А где сам вепрь?

– А на кой он нам? – развел руками Карл. – Мясо эловепря дурное.

– Нужна его кровь! Срочно!

Мгновение Карл смотрел на вестника, затем ткнул кулаком кого-то рядом.

– Ты и Свистун! Место помните?!

– Да, Карл…

– Бегом туда!.. Да стойте же, болваны! Мехи прихватите, чтоб крови набрать!

– Его уже зверье растащило, поди… – простонал Роберт.

– На смердящий труп эловепря даже волк в голодную зиму не позарится, – сказал Тоот. – Как давно он тебя распорол?

– Вчера вечером…

– Плохо дело.

– Ты меня обрадовал, зеленый брат, – усмехнулся сквозь боль Роберт.

– Помолчи пока. Силы береги.

– Зачем? Богам морды набить при встрече?

– Я постараюсь вашу встречу отсрочить. Так, Карл…

– Чего еще?

– Там оленя тащили. Он с рогами?

– Нет. Молодняк совсем. А что?

– Нужны оленьи рога.

– У меня в «норе» на стенке торчат, – подал голос кто-то из толпы. – Я на них одежку вешаю.

– Не то. Свежие нужны. Настойку надо сделать.

– Настойку из оленьих рогов? – снова усмехнулся Роберт. – Дурак ты, вестник. У меня зад распорот, а не перед обвис.

– Помолчи, говорю. Настойка не только для телесных утех полезна. Она кровь обновляет. А тебе сейчас это и нужно. Шон!

– Да, Олвин?

– Беги в поселок. Пусть вскипятят воду. Много воды. Еще пусть нагреют самое крепкое вино, что есть. Еще нужны самые тонкие и острые ножи. Их надобно прокалить на огне. Три или четыре.

– Хорошо…

– Постой. Добудь белены и череды.

– Этого у баб наших в достатке…

– А знахарки есть?

– Ну, – развел руками Арчер, – роды принять могут.

– Роберт, к великому сожалению, не на сносях. Ладно. Поторопись. Да!

– Что еще?

– Посуду пусть дадут, какую не жалко. Для мочи Роберта.

Шон кивнул и, не задавая лишних вопросов, бросился вверх по склону.

– Моча моя тебе на кой ляд? – фыркнул раненый. – На память? Для потомков?

– Пить ее будешь.

– Чего?!

– Заткнись же. Так, Карл, парни, берем и тащим.

Желающих нести вожака лесных разбойников оказалось больше чем нужно. Но суеты не возникло. Восьмеро, среди них Олвин, взялись за носилки.

– Больно, изверги! – закричал Роберт. – Я не отлежался еще!

– Цыц! – прикрикнул Тоот. – Больно ему, видите ли. Это я тебя еще лечить не начал. Вот тогда будет больно.

* * *

Олвин знал, что разбойничье братство любит Роберта, недаром его прозвали лесным королем. Никто не высказывал ни малейших сомнений, кто вожак. Хотя был он весьма молод и среди разбойников имелись люди поопытнее, все смотрели на него как на старшего брата или даже отца, а кто-то и как на подарок богов за все те несчастья, что привели их в лес. Роберт успевал уделить внимание каждому. Выслушивал истории стариков, стенания женщин, похабные россказни мужчин, трогательное лепетание детей. Делил пищу со всеми, жил скромно, мог отдать свои сапоги тому, у кого они прохудились. И не потому, что тот попросил, а просто увидев, что отвалилась подошва. Он не пил лишнего, не сквернословил при женщинах и детях.

Роберт установил такой уклад, при котором никто не был обделен кровом, пищей, теплом, одеждой и вниманием. Кто-то, правда, роптал, что все богатства, добытые лихими делами, шли в общий сундук. Зато каждый был уверен: случись у тебя истинная нужда в монетах, ты их непременно получишь. Роберт говорил, что в тот день, когда кто-то из них накопит больше, чем другие, все они потерпят поражение.

Поговаривали, что даже вожди диких племен Змиевых лесов относились к Роберту с почтением и что лесным королем его прозвали именно они. Но сам Роберт не особо обольщался на их счет и всегда был настороже, держась от этих племен подальше.

За то недолгое время, что Олвин провел в лесном братстве (или, как он его называл, братстве из кустов), он уже и сам проникся уважением к Роберту. Тоот ничуть не жалел, что, спасаясь бегством, пришел, несмотря на дурную славу, к лесным разбойникам.

Но, даже зная о всеобщей любви к вожаку, Олвин не предполагал, в какую скорбь повергнет лесных братьев и сестер известие о тяжелой ране, грозящей Роберту скорой смертью. У суровых мужчин глаза были влажными. Детвора притихла. Женщины рыдали. Люди выглядели так, будто стотысячная армия всех лордов королевства окружила лагерь и путей к отступлению нет.

Олвину стало страшно: смерть Роберта не станет смертью одного человека. Человека благородного не по происхождению, но помыслами и деяниями своими. Человека, знакомого с законами чести больше, чем иной гринвельдский рыцарь. Его смерть станет гибелью для всего этого странного, немного наивного, любящего всех униженных и угнетенных братства. Для них это будет конец света. Они настолько боготворили своего короля, что не мыслили себе жизни без него. Просто не смотрели вперед, в будущее. Роберт будет всегда, как небо над головой и земная твердь под ногами.

Неужели Роберт всего этого не понимал? Неужели не понимал, как это опасно? Он не подготовил достойного преемника. Да, Красавчик Флориан, Шон Арчер Покойник и Карл Лысая Гора, его ближайшие соратники, пользовались в братстве уважением. Но рядом с Робертом они меркли. Смотрели на него, как маленькие дочки смотрят на сильного и доброго отца. Неужели, опьяненный славой, он позабыл, что смертен? Неужели не понимал, что его смерть затронет куда больше сердец, нежели смерть кого бы то ни было на земле? Ну, умрет король Гринвельда. Погорюют люди немного. Напьются. Да и будут жить дальше. Ну, умрет добрый лорд, крестьяне попечалятся, а потом заживут как прежде. Заживут жизнью, какой люди жили столетиями до того. Но лесным братьям Роберт дал совсем другую жизнь. Жизнь, где молятся не столько богам, сколько всеобщей справедливости. Где копят не деньги, а знания и добрые дела. Где лес и его дары должны быть общими, а не принадлежать одному лорду. Как воздух, которым все дышат, небо, под которым все ходят, и сама Чаша Первобога, приютившая все живое в этом мире. Роберт показал, что может быть общей радость. И должна быть общей беда. И тогда беда отступает. А смерть Роберта уничтожит всех… Он должен был это понимать. Он был в ответе за людей, которых научил жить по-другому…