Серьезных возражений против предложения движенцев ни у кого не возникло, хотя председатель и распорядился представить Совету подробный проект с расчетами и обоснованиями. Провели голосование: за – девять, против – шесть. Выходит, как только будет готов требуемый проект и проведена необходимая подготовка, лебедки станут крутиться день и ночь.

8

Мне предстояла новая поездка на север. Утром меня отозвали из путевой бригады, и Клаузевиц провел краткий инструктаж. Выехать надлежало на следующий день; задание заключалось в том, чтобы разведать местность на глубину двадцать пять миль за оптимумом и уточнить расположение и характер поселений. Памятуя о недавнем и таком приятном знакомстве с Блейном, я попросил разрешения выехать вместе с ним.

Уезжал я с охотой. Я больше не чувствовал себя обязанным тратить силы на работу с путейцами: те, кого впервые выпустили за стены Города, пообвыклись, сдружились и добивались таких успехов, какие и не снились бригадам, составленным из наемных рабочих.

Последняя ночная атака туземцев, казалось, ушла далеко в прошлое. Все были веселы: мы благополучно миновали проход между холмами и впереди лежал длинный путь под уклон вдоль ручья. Погода стояла прекрасная, и настроение было таким же безоблачным, как небо.

Вторично в этот день я вернулся в Город уже под вечер. Мне хотелось потолковать о предстоящей разведке с Блейном, а потом переночевать в кабинете разведчиков, чтобы выехать на заре.

И вдруг, шагая по коридору, я увидел Викторию.

Она сидела одна в крохотной комнатушке: возилась с какой-то писаниной, роясь в толстой кипе бумаг. Повинуясь мгновенному порыву, я переступил порог и прикрыл за собой дверь.

– А, это ты, – тихо сказала она.

– Не возражаешь?

– Я очень занята.

– Я тоже.

– Тогда не беспокой меня и занимайся своим делом.

– Нет, – заявил я. – Нам надо поговорить.

– Как-нибудь в другой раз.

– Не можешь же ты прятаться от меня до бесконечности!

– А сейчас нам говорить не о чем.

Я выхватил у нее перо, точнее, выбил его у нее из пальцев. Бумаги посыпались на пол. У Виктории от изумления перехватило дыхание.

– Что случилось, Виктория? Почему ты не дождалась меня? – Она смотрела на бумаги, разбросанные на полу, и молчала. – Ну, не молчи же, ответь…

– Это было так давно. Разве это еще имеет значение?

– Для меня имеет.

Теперь она взглянула на меня, а я на нее. Да, она изменилась, стала гораздо старше. Она казалась более уверенной в себе, более независимой… и все же я нет-нет да и узнавал милые прежние привычки – чуть склонить голову набок, сжать кулачок, но не до конца, а оттопырив два пальца…

– Гельвард, поверь, мне очень жаль, если я сделала тебе больно, но, поверь, мне и самой пришлось многое пережить. Теперь ты удовлетворен?

– Нет, и ты прекрасно знаешь, что нет. А как же все, о чем мы с тобой говорили?

– Например?

– Все, что не предназначалось для посторонних.

– Твоя клятва не пострадала, можешь не волноваться.

– Да я вовсе не об этом! – вскипел я. – Было же и другое, что касалось только тебя и меня…

– Сладкие шепотки в постели?

Я поморщился:

– Хотя бы и они.

– Это было давно, – повторила она. Видимо, мне не удалось скрыть, что ее безразличный тон причиняет мне боль: она внезапно смягчилась. – Извини, я вовсе не хотела тебе грубить.

– Да что там! Говори, что тебе вздумается.

– Нет, нет… все, в сущности, очень просто. Я вообще не чаяла увидеть тебя снова. Тебя не было так долго! Я думала, что ты погиб, и никто, ну никто не хотел даже говорить со мной о этом!

– К кому ты обращалась?

– К твоему начальнику, Клаузевицу. И все, что он соизволил ответить, – что ты уехал из Города.

– Но я же говорил тебе, куда меня посылают! Говорил, что отправляюсь далеко на юг…

– И что вернешься через несколько миль.

– Я и вправду так думал. Но я ошибся.

– Что же произошло?

– Я… меня задержали.

Объяснять что-либо было бесполезно. Я и не пытался.

– И только-то? Тебя задержали, и все?

– Это оказалось гораздо дольше, чем я ожидал.

Она принялась рассеянно перебирать бумаги, наводя какое-то подобие порядка. По существу, это было бесцельное движение: броня самообладания треснула.

– Ты так и не видел Дэвида…

– Дэвида? Ты назвала его Дэвидом?

– Он был… – Она подняла на меня глаза, полные слез. – Пришлось отдать его в ясли, на меня навалили так много работы. Я навещала его каждый день, но тут на нас напали. Меня поставили на пост у гидранта, и я не могла, я не успела… Потом мы побежали туда…

Я отвернулся к стене и зажмурил глаза. Она закрыла лицо руками и зарыдала. Через несколько секунд не выдержал и я.

В комнатушку заглянула какая-то женщина, увидела нас и отпрянула, притворив дверь за собой. Я подпер дверь плечом, чтобы нас больше не беспокоили.

Потом Виктория сказала:

– Я решила, что ты уже не вернешься. В Городе была полная неразбериха, но я разыскала кого-то из твоей гильдии. Он оказался откровеннее и проболтался, что там, на юге, убили много учеников. Я рассказала ему, когда ты уехал и как долго тебя нет, он не стал меня разуверять. Ведь я же ничего не знала, кроме одного: когда мы виделись в последний раз и когда ты обещал вернуться. А прошло целых два года…

– Меня предупреждали. Только я не мог в это поверить.

– Отчего же?

– Мне предстояло пройти всего-то миль восемьдесят в оба конца. Я был убежден, что обернусь в несколько дней. И никто из гильдиеров не объяснил мне, почему это невозможно.

– А они знали?

– Без сомнения.

– Могли бы по крайней мере подождать до рождения ребенка.

– Меня вынудили подчиниться приказу. Это расценивалось как важная часть моей подготовки.

Виктория понемногу совладала с собой, слезы полностью смыли ее первоначальную и, быть может, напускную антипатию ко мне, и мы обрели способность говорить, не теряя логики. Она подняла рассыпанные бумаги и убрала их в ящик. Я опустился на стул у стены.

– А знаешь, системе гильдий скоро конец, – заявила она.

– Ну уж, не преувеличивай.

– Система разваливается. И ее надо сломать до конца. Да оглянись вокруг – сам видишь, насколько все изменилось. Каждый волен выйти за пределы Города когда угодно. Ясное дело, навигаторы будут цепляться за старое, потому что живут в прошлом, но мы…