— Да ни по какой! — злобно перебил клирик. — Просто Гюда дочь Свейна, супруга ярла, дочь датского конунга и истинная христианка, приходит сюда время от времени, любо ей поговорить с земляком о вере…

— Вон оно что.

— Ну да, — уныло кивнул Кнут священник. — Иногда и сына с собой приводит, Хакона, он, поди, станет ярлом после Эйрика, конца-то этому не предвидится, вот я и стараюсь вдолбить ему слово Господне, только он не больно-то интересуется, его больше занимают женщины, заигрыванья да старые героические истории про отца… Время от времени приходит и Бергльот, ярлова сестра, что замужем за Эйнаром из Оркадаля, слыхал о нем?.. Бергльот тоже любит потолковать о вере, этим, верно, и объясняется, что я еще жив, ведь храбрецом меня не назовешь. Но почему ты вернулся? И где провел эти годы?

— Я же сказал, что вернулся принять крещение. А сейчас не мешало бы поесть, я проголодался.

— Да-да, само собой, для чего только не нужен священник!

Кнут велел Гесту подождать возле лестницы, пока он сходит за едой, вернулся, кивнул: дескать, поднимайся наверх, — и приложил палец к губам, потому что старик Гудлейв по-прежнему лежит там при смерти и мешать ему нельзя, сразу начнет голосить.

— Опять к войне готовятся, — задумчиво обронил Кнут, когда Гест принялся за еду. — Ярл не иначе как решил вместе с тестем, с моим конунгом, завоевать всю Англию. И все это они рассказывают мне, а я-то знать ничего не хочу…

— Прошлой ночью ты явился мне, — насмешливо фыркнул Гест, — и сказал: Filius meus es tu, ego hodie genui te. Потому я и вернулся. Еще ты спросил, знаю ли я, что эти слова означают. Господь сказал их Сыну Своему, когда вызволил Его из ада…

Кнут священник вконец приуныл.

— Не забыл, значит, мои уроки? Переиначиваешь маленько, однако ж, я и подумать не мог…

— Я и молитвы помню. Orare idem est quod dicere.[58]— Он начал читать Псалтирь, и Кнут священник благоговейно закивал, впадая в тот же ритм.

Клирик будто постарел на много лет, лицо землистое, волосы коротко стриженные, серые, как пасмурный день, глядит отрешенно, но этак ангельски, и все же от него веет какой-то загадочной силой. Он осенил себя крестным знамением, вздохнул в лад с движениями рук.

И вдруг опять рассвирепел:

— Зачем ты соврал, что хочешь воротиться в Исландию?

Гест озадаченно посмотрел на него и проворчал, что другой страны не знает, а в Норвегии оставаться не может. Ему стало не по себе от ясного взгляда Кнута, и он осторожно сглотнул, словно приметил западню, но жажда добыть приманку была сильнее.

Кнут священник полюбопытствовал, как ему жилось в Халогаланде, и сел поудобнее на охапке сена, слушая Гестов рассказ. Гест присочинял совсем чуточку, зато тщательно отбирал, о чем умолчать, — убийство Транда Ревуна и то, что Ари забрали в дружину, было закручено в один клубок с фактом, что раньше этим вечером он видел в городе Рунольва, — хоть и не отдавал себе отчета, почему священнику не надо об этом знать, ведь сейчас лицо его светилось интересом и доверием, н-да, лицо у клирика больше, чем у Бога. Кнут прищелкнул языком, словно вознамерился прижать к стенке очередного еретика, и сказал:

— Эйстейн рассказывал мне про эту Ингибьёрг, и признаться, я удивляюсь, что ты покинул ее, хотя Онунд и отыскал тебя там. Удивляюсь и тому, что ты оставил детей, которых Бог отдал в твои руки. И ответ у меня на это только один: ты опять лжешь, и явился сюда с совершенно другой целью.

Тут Гест заявил, что клирик волен думать как угодно, а ему надобно выспаться. Решение, которое привело его в Нидарос — а не через горы на юг, — снова заволокло туманом, как в тот вечер, когда он пришел в Оркадаль.

Несколько дней спустя Кнут священник уехал из города, чтобы отслужить в усадебной церкви заупокойную мессу по лендрману[59]из Медальхуса, церковь эта была единственной в окружении великого множества языческих капищ, и клирик потребовал себе трех сопровождающих.

На первых порах Гест вышел за дверь всего один раз, потолковать с неким корабелом на Эйраре. А так сидел тишком, большей частью валялся в постели, терзаясь мыслью о том, как же он мог оставить Ингибьёрг. И Стейнунн с Халльберой. Пустота вместо них на каменном причале, когда он уезжал. День за днем он думал об этом в чердачной комнатушке, где Гудлейв хлебал жидкую кашу, бросал вверх, к стропилам, невразумительные фразы и требовал помощи, чтобы молитвенно сложить скрюченные руки. Прошли те времена, когда он был связан и с земным, и с небесным миром, народ в городе потерял к нему интерес, и Гесту мнилось, что и в клириковой латыни сквозило изрядное нетерпение, будто не только душе старика, но и его смердящей плоти пора поскорее отойти в загробные края.

Отыскав у конюха кой-какую одежду, Гест отправился в город и узнал от корабела, что Рани сын Тородда стоит на якоре у Хольма, тот исландец, который, по словам Эйнара, может рассказать ему об Ари. Наняв лодку, Гест наведался на корабль. Рани, однако, смог всего-навсего сообщить, что морским сбором в Халогаланде руководил Сэмунд сын Халльфреда. Впрочем, пусть Гест заглянет к нему через день-другой, он постарается тем временем навести в городе справки.

Гест тихонько воротился к конюшне, удостоверился, что Кнут священник все еще в отлучке, спустился к реке, на клириковой лодке переправился на другой берег и пешком одолел долгий путь до Хладира, решил порасспросить бродяг и божедомов, слонявшихся возле ярловой усадьбы в ожидании объедков со стола властителя, в лесу неподалеку от пристани возникло целое становище — женщины и дети, разорившиеся торговцы, пропащие дряхлые старики, увечные воины, с утра до вечера причитавшие вокруг костров.

Гест подкупил одну из женщин, трудившихся на поварне, про Ари она ничего сказать не могла, зато знала про некоего Рунольва, он ночевал в одном из воинских домов, вместе с восемнадцатью другими дружинниками, кое-что говорило о том, что его держат под надзором, во всяком случае, оружия он не носил и в одиночку нигде не появлялся.

Под покровом темноты Гест обошел вокруг постройки, через новый нужник пробрался внутрь, отыскал в глубине помещения своего друга и сумел растолкать его, не разбудив других. Рунольв закашлялся, захлопал глазами и сперва было просиял, как ребенок, но тотчас отвел взгляд и энергично мотнул головой, когда Гест позвал его выйти из дома, даже попробовал отпихнуть его своими ручищами. Гест знаком показал, что, если Рунольв не выйдет, он учинит скандал. Нехотя Рунольв последовал за ним на улицу, спустился к морю.

Гест спросил, отчего он не сбежал, ведь тут что уйти, что войти проще простого. Рунольв сел на камень, взял палочку, начертил на песке круг, воткнул палочку в центр и пальцем торжественно пихнул себя в грудь: мол, узник он. Потом изобразил лодку и вопросительно взглянул на Геста.