— Ты выяснил, где живет та женщина, к которой ходит Одд сын Равна? — спросил он.

Рунольв встрепенулся, потащил его наружу. Гест остановил его, спросил:

— Как ты это узнал?

Рунольв зашевелил губами. Оба снова рассмеялись. Гудлейв что-то испуганно крикнул в потемках. Гест вырезал рыбу, длинную, в палец толщиной, с чешуей и плавниками, с зелеными глазами-бусинами от Кнутовых ножен, сделал в хвосте проушину и продел в нее кожаный шнурок. Эту рыбу он вручил Рунольву, и тот немедля повесил ее на шею, знаком показав, что рыба нравится ему куда больше, чем одноглазая орлиная голова.

Гест снова облачился в конюховы обноски и собрался в город, Рунольв хотел было идти с ним, но Гест ткнул пальцем в рыбину и тоном, не терпящим возражений, велел остаться здесь.

Он вышел из конюшни — все вокруг заливал пепельно-серый осенний свет, в воздухе, точно мучная пыль, мельтешили крохотные снежинки. Очутившись на городских улицах, он потолковал с несколькими торговцами, со знакомым корабелом и его подмастерьями, заглянул в трактир, куда обычно захаживали дружинники, послушал излияния посетителей, завел дружелюбную беседу с молодой женщиной, той, которую намедни избили курицей. Теперь следы драки почти изгладились, осталось всего несколько царапин, она вновь сияла той равнодушной красотой, которая делала ее совершенно неотразимой. Когда Гест покинул трактир, уже настала ночь, меж домами по-прежнему вихрилась снежная крупа, город спал. Но Рунольв стоял в конюшне, словно караульщик, поджидал его и хотел сразу же увести обратно в город.

— Не сегодня, — устало сказал Гест, направляясь к лестнице.

Однако Рунольв все-таки вытащил его наружу и замахал руками, показывая на луну, сиявшую над лесистым кряжем на востоке. Гест сказал, что ничего не понимает. Тогда Рунольв привел его в церковь и настойчиво постучал по резному деревянному календарю, который Гест когда-то смастерил для Кнута. И тут до Геста дошло.

— Нынче вечером Одд в городе?

Рунольв кивнул и с гордым спокойствием поднял вверх сперва четыре пальца, потом пять и снова четыре.

— Он будет в городе сегодня или в ближайшие четыре-пять дней, а затем снова исчезнет?

Рунольв закрыл глаза: мол, как хорошо, что недогадливый исландец наконец-то сообразил, в чем дело.

Они взяли оружие и задворками, перелезая через заборы, пробираясь через свинарники и загоны, двинулись в город. По дороге им не встретилось ни единой живой души, тут и там попадались догоревшие факелы, иные еще рассыпали последние искры, из некоторых домов доносились голоса, а большей частью слышался лишь плеск волн у Эйрара.

Рунольв завел Геста в проулок между домами и знаком показал: надо ждать.

Подморозило.

Одд не появился. Рунольв пожимал плечами и строил разочарованные гримасы, но до самого рассвета уходить не желал. В конце концов они тем же путем вернулись к себе в конюшню, весь день проспали, а вечером опять затаились в проулке, Рунольв с клириковым мечом, Гест с Одиновым ножом, топором и тревожными мыслями об Ари, который чинит лодку, чтобы они целыми-невредимыми убрались из разоренного Хавглама, норвежского форпоста Йорвы. Какие-то фигуры нетвердой походкой шли мимо в белом ночном мареве, пьяные дружинники на пути к лодкам или от лодок, иногда вместе с женщинами.

Одд пришел лишь на четвертую ночь.

Рунольв узнал его с первого взгляда, глухо застонал, бесшумно скользнул через улицу и растворился во мраке.

Незнакомец, громко разговаривая сам с собой, пошатываясь, пересек улицу, остановился всего в нескольких футах от Геста и принялся блевать, прямо на стену, крупный, статный мужчина в кожаных штанах и светло-красной рубахе, серый плащ, точно палатка, висел на широких плечах, сколотый на левом плече блестящей брошью-фибулой, на поясе меч, под мышкой топорик. Но ни шлема, ни кольчуги. В следующий миг Рунольв с трубным воплем ринулся на него, и он, вздрогнув, схватился за топорик, однако не удержал, и тот со звоном упал на мерзлую землю, тут подоспел Гест, вцепился ему в волосы, со всей силы рванул к себе, так что Одд ударился головой о стену и навзничь рухнул наземь. Гест вспрыгнул на него, прижал коленями плечи, зажал ему ладонью рот и вонзил нож в открытое горло.

— Я — Торгест сын Торхалли! — прошипел он, не вытаскивая ножа из раны.

Одд не двигался, смотрел ясным взором, тело его напряглось и подрагивало как струна, веки трепетали, серые зубы подернулись светло-красной пеной.

— Это тебе за убийство Ари сына Стейнгрима из Хавглама, ибо он не был вором, — произнес Гест.

Пузырьки пены выступили из раздутых ноздрей, рассыпались крохотными брызгами, а Гест сидел, чувствуя, как угасают эта жизнь, эта гордыня и высокомерие, Бог дал ему силы истребить их, а может, силы Йорвы, Хавглама и мести. Он повернул нож, рванул его к себе, услышал звук, похожий на конский храп, поднял голову и увидел лицо Рунольва, который одобрительно кивал и потирал руки. Великан хотел стянуть с Одда штаны, обесчестить его. Но Гест, с трудом переводя дух, показал на дом женщины, к которой дружинник уже не придет. Рунольв немного подумал, кивнул, схватил убитого за плащ и потащил через дорогу. Гест распахнул дверь, они заволокли труп в темные сени и бросили на пол. В тот же миг с чердака донесся пронзительный женский крик.

Они сидели у реки над городом. В невысокой рощице. Смотрели на черный поток, в котором мелькали первые льдины. Кровь они с себя смыли. Легкая снежная крупка сменилась тяжелыми влажными хлопьями, но Гест больше не мерз, его наполняло такое же тепло, какое поддерживало в нем жизнь в буран после убийства Вига-Стюра, знакомое пламя мести, исполненной и удовлетворенной. Туманные мысли его разметал свежий ветер, он был свободен, хотя радость несколько омрачалась оттого, что он не знал Одда и не мог насладиться, глядя на тех, кто его оплакивает. Но бессмысленные глаза, таращившиеся на него, пока жизнь уходила, так неразрывно соединились с предчувствием, которое привело его сюда из Оркадаля, что у него не осталось ни малейшего сомнения: он не блуждал в тумане, он подарил Ари новую жизнь, которая будет длиться вечно!

Гест встал, принялся ногой спихивать в реку снег, невольно рассмеялся, бросив взгляд на мокрого Рунольва, который сидел рядом на берегу и опять недовольно рассматривал изукрашенный меч, будто сокрушался, что не довелось пустить его вход.

— Можешь оставить его себе, — сказал Гест. — Но только если не вернешься в Хладир.

Рунольв кивнул, сделав знак, что Гесту нет нужды твердить об этом, все уже решено.

— И ни почета, ни богатства в Англии!

Рунольв повторил знак, взял палочку, нарисовал на песке подле себя двух человечков.

— Твои сыновья?

Рунольв серьезно качнул головой, приставил один палец к своей груди, другой — к груди Геста, а затем крепко их сцепил.

— Ты поступаешь как я? — спросил Гест. — Ты такой же, как я?