— Пистолет падает за борт, оставляя царапину в том месте, где шнур врезается в краску. О, я уверен, что на яхте остался след от шнура, — продолжил Финбоу, а затем тихим, напряженным голосом произнес — Та-ак! Очень умно!

— Роджер был умным человеком, — согласился я.

— Боюсь, я имел в виду не столько Роджера, — спокойно поправил меня Финбоу, — сколько человека, который его убил.

Эти слова как громом поразили меня. Целый час я испытывал радостное возбуждение при мысли, что мир в нашей компании будет восстановлен и нам больше нечего бояться. Финбоу одной фразой уничтожил мою надежду.

— Человек, который его убил? — растерянно переспросил я. — Вы не верите в самоубийство?

— Разумеется, нет, — ответил Финбоу. — Хотя эта версия может оказаться удобной для властей.

Я с тоской посмотрел на дорогу: приближался автобус.

— Да нет же, это очевидное самоубийство. Вспомните о судовом журнале! — Мной овладело отчаяние. — Какого дьявола убийца стал бы привязывать судовой журнал к пистолету?

Улыбнувшись, Финбоу поднялся в автобус и вытянулся на сиденье.

— Мой дорогой Йен, — начал он свою речь. — Возможно, вы помните, как несколько дней назад я говорил, что невозможно иметь все материальные факты или все психологические факты. Разумеется, это банальность и, подобно большинству банальностей, неопровержима. Тогда я сказал, что поверю в самоубийство Роджера, если его видели двадцать восемь заслуживающих доверия свидетелей, и попытаюсь понять, какой психологический факт от меня ускользнул, поскольку в данный момент предположение о том, что Роджер мог покончить с собой, абсолютно невероятно. Но у нас нет двадцати восьми надежных свидетелей, которые поклянутся, что Роджер застрелился. Вместо них имеется одна улика, напомнившая Биррелу об одном весьма изобретательном способе мести — в виде самоубийства. Естественно, наша улика должна была ассоциироваться с этим способом. С другой стороны, масса психологических фактов делают самоубийство Роджера крайне маловероятным. Понимаете, кончают жизнь самоубийством очень немногие, причем они, как правило, не принадлежат к жизнерадостным, оптимистичным и успешным людям с растущей практикой на Харли-стрит.

— Обычно ваши рассуждения отличаются большей осторожностью, — заметил я. — Роджера не назовешь очень успешным — вероятно, он понимал, что Уильям скоро отберет у него славу, и мог чувствовать себя несчастным из-за Эвис. Знаете, не очень приятно быть влюбленным в девушку, которая не отвечает тебе взаимностью.

— Это не причина для самоубийства. — На губах Финбоу мелькнула улыбка. — Вероятно, Роджер страдал из-за любви к Эвис, но я уверен: его не покидала надежда, что Эвис все же любит его. Понимаете, Йен, почти любому человеку труднее всего понять, что тот, кого он любит, не испытывает к нему ответных чувств. Даже самые рассудительные удивительным образом умудряются обманывать себя. Одни придумывают разнообразные объяснения, почему девушка не открывает своих чувств. Другие даже признают, что их не любят, — но только на словах. Полагаю, это справедливо для всех. Даже для самых закоренелых реалистов вроде меня. — Мне показалось, что по его красивому лицу пробежала тень. — И еще в большей степени для такого мужчины, как Роджер, — жизнерадостного, нечестного по отношению к себе и другим и, кстати, привыкшего пользоваться успехом у женщин. Я не делаю никаких выводов. Просто совершенно очевидно, что большую часть времени Роджер не сомневался: рано или поздно Эвис придет к нему и скажет, что уже давно любит его.

Я был вынужден признать, что гипотеза Финбоу об отношении Роджера к Эвис полностью соответствует тому, что я собственными глазами наблюдал в течение последнего года. У меня оставался еще один, последний аргумент.

— А как насчет Уильяма? Роджер должен был бояться его.

— Роджер, несомненно, боялся Уильяма, — с улыбкой ответил Финбоу. — Но тут он мог многое предпринять — и предпринял бы, — прежде чем обращаться к такому средству, как самоубийство. Вы же понимаете, что все карты были на руках у Роджера; у него прочная репутация, а люди с огромным уважением относятся к репутации, даже если подозревают, что ее обладатель не так хорош, как о нем говорят. Нет, если бы каждый врач или ученый, подобный Роджеру, сводил счеты с жизнью из-за молодого соперника, уровень смертности среди врачей и ученых был бы чрезвычайно высок; в действительности же молодому сопернику позволяется очень медленно завоевывать признание. Затем весь процесс повторяется уже в отношении его молодого соперника, и так будет продолжаться, пока наше общество не придет к «Утопии», описанной у мистера Уэллса.

— Но в жизни Роджера могли быть обстоятельства, о которых вы ничего не знаете, — задумчиво произнес я.

— Совершенно верно, — ответил Финбоу. — И если бы имелись веские материальные основания предполагать самоубийство, я бы признал, что недостаточно глубоко изучил Роджера. Однако в настоящий момент психологические факты полностью согласуются с материальными, и вместе они свидетельствуют о невозможности самоубийства Роджера.

— Материальные факты? — запротестовал я. — Они свидетельствуют, что он мог это сделать.

— Вы упустили один материальный факт, — мягко возразил Финбоу.

— А именно?

— Самого себя.

— Что?! — вскричал я.

— Задумайтесь на минутку, — продолжал Финбоу. — Если это самоубийство, то необыкновенно хитрое, тщательно рассчитанное, с явной целью представить его как убийство. Согласны?

— Да, — кивнул я.

— Однако ни о каком убийстве не могло быть и речи, если бы мистер Йен Кейпл вдруг решил прогуляться по палубе и увидел, как Роджер намеренно стреляет в себя. Понимаете, Роджер полагал, что вы сидите на палубе… а даже один случайный фактор никак не вяжется с хорошо продуманным самоубийством. Это очень важно, Йен: Роджер не мог знать о ваших передвижениях. Только те, кто находился внизу, точно знали, где вы!

— Думаю, да, — согласился я.

— Это очевидно. Роджер мог точно сказать, где находятся в это время остальные — обычно в таких компаниях придерживаются заведенного порядка, — однако он не мог знать ваших привычек, пока вы не пробудете на яхте день или два, — объяснил Финбоу.

— Он мог рискнуть, — сказал я.

— Мог — если имелась веская причина. А ее не было, — мягко возразил Финбоу. — В ближайшие пару дней не намечалось никаких событий, которые Роджер должен был во что бы то ни стало предотвратить. Например, свадьба Эвис — но это дело далекого будущего. Или карьера Уильяма. Ее можно было разрушить, убив себя и через месяц, и во вторник, первого сентября, — никакой разницы. Нет, Йен. Как выразился бы Алоиз Биррел, не тот ритм!

— Получается, вы зря критиковали любимое словечко сержанта?

— Единственное оправдание для глупых терминов заключается в том, что умный человек может использовать их для краткости, — с улыбкой сказал Финбоу. — Тот, кто спустил курок, пребывал в отчаянии. И он точно знал, где в то утро находился каждый из вас.