— В скромности вам не откажешь, — улыбнулась девушка.

— Скромность — это удел монахинь, а я, знаете ли, человек иного склада, — сообщил о себе офицер. — Ну, вы же сами понимаете: те, кто оказывается в таком деле, люди не совсем обычные. Других не посылают. Хотя… — покосился он на репортера, — бывают и исключения. Но даже характер таких людей мы можем подкорректировать и подправить, насколько это возможно. Ты-то, Санин, что думаешь по поводу пережитого? Небось никогда тебе не случалось попадать в такие переделки?

И здесь репортера словно прорвало. Все его хаотические мысли, идеи, переживания будто хлынули наружу. Он залпом выпил бокал вина, и глаза его загорелись.

— Да, в таком деле мне еще бывать не приходилось, это верно! Но за годы своей журналистской деятельности большую часть времени я провел не за столом. По роду моей работы где мне только не приходилось бывать! Но этот случай особый. Я хочу сказать, что за время, проведенное с вами, господа, я многое понял. Я понял и осознал, что такое настоящая опасность, что такое офицерское братство, я на себе ощутил, что такое война. Тем более мне выпала счастливая возможность взглянуть на нее глазами русского человека, патриота!

Санин уже забыл свои страхи, то, как он «раскололся» на допросе, и действительно, видел все несколько иначе.

— Ну, и какие же выводы вы из этого сделали? — поинтересовался поручик.

— А такие, что я еще опишу ваши подвиги, — пообещал Санин. — Весь мир узнает о них. Мне хочется, чтобы славные дела героев не оставались в тени. А я… стану знаменитым.

— Неплохо! — хмыкнул Кураев. — Мы, значит, сражаемся, жизнью своей рискуем, а он желает на нас заработать.

Но Санин не обратил внимания на эти слова. Теперь в голове журналиста зрели грандиозные планы. Все, хватит, он неплохо поработал для других, он столько сил отдал на какую-то дурацкую писанину, которая приносила сущие пустяки — и в моральном, и материальном плане. Каждый писака может давать репортажи с линии фронта, сидя в теплой землянке, защищенный от всех невзгод. Но теперь-то уж все, достаточно! Времена меняются. У каждого человека, если он, конечно, того стоит, наступает момент, когда ему дается шанс проявить себя. И вот он наступает именно для него — Аркадия Санина. Момент славы!

Он уже представил себе результат этой работы — книга под названием… ну, скажем, «Рейд по тылам врага». Или нет, еще лучше: «Втроем против всех». За книгой еще будут очереди выстраиваться, она станет бестселлером. Ничего удивительного, собственно говоря, в этом нет: такого случая еще не было ни у кого. Что-что, а это можно сказать со всей определенностью. Можно побиться об заклад….

— Пришло мое время, — повторил он, на этот раз вслух. — Тут есть о чем рассказать.

— Ну, вы несколько преувеличиваете, — раздался голос поручика, возвращавший репортера с небес на грешную землю. — По правде говоря, Санин, подвигов по большому счету не было…

— То есть как это не было? — вытаращил глаза журналист. — Вот уж позвольте, поручик, с вами не согласиться. А как же наши…

— Тихо, — сжал его руку Голицын. — Вы еще всем вокруг расскажите, что было. Не забывайте, что мы с вами не в Петрограде или хотя бы на позициях русских войск. А на ваши слова отвечу: были лишь приключения, от которых пока что мало толку, — резонно напомнил офицер.

Ошеломленный журналист замолчал, явно имея на этот счет собственные соображения, в корне отличающиеся от вышесказанного. Но и поручик был уже занят совсем другим. Элен, видя, что заканчиваются последние минуты перед расставанием, уже не стесняясь, обняла поручика, шепча ему на ухо:

— Как жаль, что тебя не было этой ночью. Я так хотела, чтобы ты был со мной, Сергей. Почему ты не остался?

— К сожалению, у нас были очень важные, неотложные дела, — с чувством сожаления ответил поручик. — Но у нас еще будет время побыть вместе.

— Да, мы обязательно встретимся. Я буду ждать этого дня.

Вся четверка вышла на улицу, к экипажу. Там их ждал возница, хорошо знакомый Элен.

— Добрый день, Жак, — узнала она человека, посланного в Кельн.

— Здравствуйте, мадемуазель, — приподнял тот шляпу. — Пора отправляться, у нас не так много времени.

Санин и Элен сели в экипаж.

— Смотри, Аркадий, береги девушку. Если опять выкинешь какое-нибудь коленце, помни: я тебя везде найду! — «сердечно» напутствовал журналиста Кураев. — До скорой встречи, мадемуазель!

Но Элен была занята прощанием с поручиком и ничего не слышала.

— Вот так, — заключил Кураев. — Мы снова остались вдвоем, поручик. Я бы сейчас осушил пару бутылок вина, чтобы согреть горло. Вы что думаете по этому поводу?

— Я думаю, ротмистр, что теперь нам следует хорошо выспаться, — ответствовал Голицын, глядя вслед удаляющемуся экипажу, — этой ночью нам не удастся сомкнуть глаз. Поверьте, для выпивки у нас будет и лучшее время, и лучшее место.

— Да это я так…

Друзья, еще раз оглянувшись, двинулись вдоль по улице.

Вечером на базе цеппелинов шли последние приготовления к тому, что должно вскоре случиться, к тому, что должно изменить характер боевых действий. Несмотря на темноту, работа кипела. Еще бы — время было дорого, и отдыхать пока никто не собирался. Начальство заявило буквально следующее: «Отдыхать будем после нашего общего успеха». Все, начиная от рабочих и заканчивая руководством, были заинтересованы в успехе, поскольку каждому пообещали вознаграждение. Естественно, разное, в зависимости от его вклада, должности и важности выполненной работы.

Повсюду горел свет. Ревели моторы грузовиков, перемещались люди — в общем, каждый был на своем, строго определенном ему месте.

Эккенер чувствовал себя совершенно счастливым. У каждого человека свои причины для счастья. Для кого-то это — определенная сумма денег, с которой он почувствует себя на вершине счастья. Для кого-то — служебное положение. В этом плане химик весьма отличался от других людей. У него были свои понятия, которые вызвали бы ужас у нормального человека.

Сейчас, наблюдая то, как заканчивается заправка ипритом последней партии бомб, он не мог сдержать довольной улыбки. Перемещаясь по базе то туда, то сюда, химик блаженствовал, давая рекомендации всем работающим. Обслуга дирижаблей суетилась, работая в напряженном ритме, — вылет был назначен на эту ночь.

— Я вижу, ваши мечты сбываются? — подмигнул ему Штрассер, стоявший здесь же вместе с фон Репелем. — Глядя на вас, понимаешь, что такое ученый в момент ожидания успеха своего эксперимента. Вот так, наверное, волновались древние алхимики, когда производили свои опыты над разными веществами, смешивая подчас самые невероятные материалы и ожидая диковинного результата.

— Может быть, может быть, — кивнул химик. — У современных ученых, во всяком случае, для меня, есть много общего с теми самыми средневековыми алхимиками. Все мы — и современные люди науки, и те, кто жил столетиями назад, сходимся в главном — мы без остатка отдаем себя делу и все сделаем для положительного результата, добьемся во что бы то ни стало. Однако и вы, господа, тоже не остаетесь равнодушными?