мы с вами, не было бы войн, — сказала Ольга Васильевна.

— Вы уверены? — удивилась Нина Петровна.

Увлеченная потоком подробностей, которые ей не терпелось сообщить, Ольга Васильевна забыла, о чем на самом деле хотела поведать своей подруге, но по слегка смущенному и беспокойному выражению ее лица Нина Петровна поняла, что она еще не прогнала какие-то неприятные мысли. Когда Ольга Васильевна вновь нарушила молчание, ее слова, казалось, никак не были связаны с тем, о чем она говорила раньше.

— Им будет легче, когда меня не станет.

— Вы только так говорите. Это оттого, что вы живете в такой невыносимой тесноте.

— Не только. Не удержишься от мысли, что им станет проще жить, когда я умру. С одним человеком меньше считаться.

— Это нормально. Все мы живем в настоящем. А у наших детей масса забот. Конечно, когда мы помрем, у них одной станет меньше. — Нина Петровна знала, как мучилась ее невестка из-за того, что Ирочка, как раз вступавшая в критический возраст отрочества, вынуждена спать в одной комнате с почти взрослым братом. Ей и самой ситуация казалась столь же ужасной, как и Соне, но вопрос о том, чтобы переселить Ирочку в комнату бабушки, не поднимался ни одной из них, хотя у обеих постоянно вертелся в голове. А ответ на него был таков, что это будет невыносимо, и не только для Нины Петровны, но и для Ирочки. У Ирочки появится своя комната, когда умрет бабушка, комната, где она сможет по вечерам принимать подруг, делать все, что захочет.

Они молча наблюдали за густеющей процессией отдыхающих. Через четверть часа наступало время обеда, и на лицах большинства людей читалось приятное ожидание самого желанного события за долгий пустой день.

— Вот кому я завидую! — пробормотала Ольга Васильевна, завидев в воротах две женские фигуры — одну высокую и худенькую, другую коренастенькую. Их никогда не видели порознь, и все знали, — потому что низенькая говорила это всем при первом случае, — что они живут вместе почти двадцать лет, что обе они учительницы, хотя низенькая уже на пенсии и может посвятить все свое время и энергию единственной цели: сделать как можно удобней жизнь подруги. Когда они подошли ближе, серебристый луч света отразился от каких-то предметов, качавшихся в руках преданной подруги; это оказались молочные бутылки, наполненные водой, и каждый, кто пожелал услышать, мог узнать из торжественного рассказа, что вода взята из дальнего источника.

— А разве в доме плохая вода? — спросил кто-то.

При этих словах высокая дама, все время державшаяся поодаль, как будто ее не интересовал разговор, тихо прошла в дом, оставив свою компаньонку, которая продолжала объяснять, что она каждый день приносит две бутылки воды из этого особого колодца, чтобы вымыть подруге голову: вода из крана в спальне не годилась для ее волос. Когда она поспешила прочь на своих коротеньких ножках, Нина Петровна спросила:

— Им?

— У них есть для чего жить. Они нужны друг другу, и возраст им не помеха.

— Не скажу, чтобы я им завидовала, — ответила Нина Петровна, но при этом вздохнула.

Из леса вышли новобрачные. Он шел на несколько шагов впереди, засунув руки в карманы брюк. Она поспешила за ним и искусным движеньем сумела охватить его руку возле локтя. Молодой человек не вынул рук из карманов и упрямо ступал, словно был один.

— Как быстро! — тихо сказала Ольга Васильевна.

— Бедным детям скучно, — ответила Нина Петровна.

— Вы хотите сказать — ему, — поправила ее Ольга Васильевна.

Нина Петровна заметила, что им следовало поехать на море:

— Здесь им нечего делать.

— Кроме как… — начала Ольга Васильевна с озорной улыбкой. Нина Петровна нахмурилась. На работе, куда она поступила сразу после школы, никто не отваживался на пошлые намеки в ее присутствии, а к тому времени, когда она стала самым уважаемым членом коллектива, все считались с ее строгим нравом; непристойные смешки смолкали при ее появлении, неоконченные анекдоты повисали в воздухе, но теперь, хотя сперва и нахмурилась, она поймала себя на том, что не ощутила внутреннего протеста против высказанной непристойности. И в этот самый момент на фоне леса выделилась еще одна фигура крепко скроенной женщины; опираясь на палку, она, однако, не горбилась. Это была Людмила Ивановна, поэтесса, чья пишущая машинка стучала едва ли не каждый раз, когда отдыхающие выходили в коридор. В другой руке она держала, немного отстранив от себя, цветок дикого ириса с тремя закрытыми бутонами, едва начавшими отделяться от стебля. Она прошла мимо Нины Петровны и Ольги Васильевны, улыбнувшись им милостивой и отсутствующей улыбкой, и протянула в их сторону цветок, как бы приглашая полюбоваться им.

— Вот кому я завидую, — прошептала Нина Петровна, когда Людмила Ивановна исчезла из виду за колонной.

— Ей? Да вы в сто раз лучше выглядите. Вас можно принять за ее дочь. Если б вы только меня послушали…

— Она всегда занята, — нетерпеливо перебила собеседницу Нина Петровна. — Говорят, она работает над циклом сонетов. Она сама говорит, что ей не хватает дня…

— Почему она не поехала в писательский дом творчества? — проворчала Ольга Васильевна. — Там для нее были бы все условия.

— Она ездит туда раз в год, на месяц. Но она говорит, что ей не нравится подолгу жить среди писателей: они слишком много разговаривают.

— Просто для нее это слишком дорого, — сердито сказала Ольга Васильевна. — Ей дают один месяц бесплатно, а потом она приезжает сюда.

— А здесь дешевле?

— Директор отдает ей этот чуланчик бесплатно. Они оба были в Ленинграде во время блокады, и директор как будто ей многим обязан. В общем, он превозносит ее до небес.

— Да и не он один, я думаю.

— Да, но не те, что надо, а то бы ее стихи давно напечатали.

— Я рада, что смогу рассказать детям, что видела ее, — сказала Нина Петровна и с горечью подумала, что на ее месте Ваня и Соня предприняли бы что-нибудь большее, чем просто смотреть на своего кумира.

— Я уже написала своим, — отвечала Ольга Васильевна. — Я написала им вчера.

Через два дня Нина Петровна должна была покинуть дом отдыха. На Ольгу Васильевну жалко было смотреть. Что она будет делать без Нины Петровны? Хуже того — с кем ей придется жить в палате? — ни с кем ей не будет так легко, как с Ниной Петровной.

— Я думаю, вы легко уживетесь с любым человеком, — успокаивала ее Нина Петровна.

— О, не говорите так! Такие тактичные, милые люди, как вы, каждый день не встречаются. Не думаю, чтобы какой-нибудь другой женщине я смогла