— Уф, — отступила я, — только надень на нее наволочку, ладно?

— Конечно. — Бен подошел к шкафу с постельным бельем и вернулся гордый, словно павлин. Затем он осторожно улегся на кровать.

— Ты принял викодин? Он снимет боль, — напомнила я.

— На кого я, по-твоему, похож? На мужчину, который не может справиться с небольшой болью? — спросил он, медленно подвинулся ко мне и положил голову на свою подушку. — Не хочешь попробовать? Она действительно удобная.

Я покачала головой:

— Нет, спасибо.

— Брось. Ты можешь полежать на ней пять секунд. Теперь это часть нас, — поддразнил меня Бен.

— Хорошо! Хорошо! — Я положила голову на его подушку. — О боже, эта штука ужасно пахнет.

— Что? Нет, она не пахнет!

— Я поверить не могу, что тебе не нравится запах моих книг. Эта подушка ужасна! — Я рассмеялась.

— Нет. Она замечательно пахнет. — Бен понюхал ее, чтобы убедиться. — Тебе просто нужно к ней привыкнуть, вот и все.

— Ладно, договорились, — сказала я и выключила свет. Через несколько минут он уже спал, а я лежала и чувствовала себя самой везучей девушкой на свете, потому что этот странный парень рядом со мной принадлежал мне. Потому что он жил здесь. Потому что у него было право требовать, чтобы его вонючая подушка оставалась в моей постели. Засыпая, я понюхала ее еще раз и не смогла представить, что когда-нибудь к ней привыкну. Но очень быстро именно это со мной и случилось.

СЕНТЯБРЬ

Коробки были почти собраны. Вещей Бена практически не осталось. Я видела только ряды коричневых коробок. Я сохранила толстовку с эмблемой Университета Южной Калифорнии и несколько его футболок. В кухонном шкафу я оставила его любимую кружку. Сьюзен отнесла в свою машину несколько книг и фотографий, чтобы увезти их с собой. Она добавила еще несколько блокнотов, в которых он писал, и еще несколько вещиц, не имевших значения ни для кого, но которые значили всё для матери.

Когда все оказалось в коробках, у Сьюзен уже не было повода оставаться у меня.

— Что ж, — сказала она со вздохом, — думаю, это была последняя.

— Я тоже так думаю. — Я была на удивление спокойной.

— Хорошо. — Сьюзен кивнула. Это был кивок, говоривший, что она не знает, о чем говорить дальше, и не знает, о чем думать. Она вздохнула.

— Полагаю, мне… пора домой, — продолжала она. — Это… тяжело. Я не хочу уезжать, но я… То есть это не значит, что я уезжаю от него, понимаешь? Думаю, это другое. Я ждала, что мы с тобой разберемся с его вещами. Это имело смысл. Я здесь больше не нужна. Я ухожу.

Я обняла ее.

— Для меня в Бене весь смысл мира.

— Да… — ответила она и выдохнула. Сьюзен дышала сосредоточенно, пытаясь взять себя в руки. — Ладно, я позвоню тебе в следующий уик-энд.

— Отлично.

Сьюзен открыла дверь и вышла. Я повернулась и посмотрела на квартиру.

Вещи Бена были в коробках, но у меня не возникло чувства, будто я его потеряла. Это было реально. Мне было по силам осознать красоту прогресса, движения вперед. Я решила воспользоваться моментом. Я схватила три коробки с одеждой и загрузила их в машину. Покончив с этим, я взяла еще две. Я не стала возвращаться за другими коробками, потому что боялась потерять присутствие духа. Я сказала себе, что это к лучшему. Это было хорошо!

Я остановилась возле магазина секонд-хенд «Гудвилл», припарковала машину, вытащила коробки и вошла внутрь. Мне навстречу вышел крупный мужчина.

— Что у нас тут?

— Немного мужской одежды. — Я не могла смотреть на него. Я уставилась на коробки. — Все в хорошем состоянии.

— Чудесно! — воскликнул он, забирая у меня коробки. — Вам нужна расписка о получении?

— Нет, — ответила я. — Нет, спасибо.

Мужчина открыл коробки и вывалил их содержимое в большую кучу одежды. И хотя я понимала, что мне пора уходить, я просто стояла и смотрела. Это уже не была одежда Бена. Она стала просто одеждой в куче другой одежды.

Что я натворила?

Все кончено, одежда Бена исчезла. Мужчина взял большую охапку одежды и перетащил ее в заднюю комнату. Я хотела забрать одежду Бена назад. Почему я кому-то отдала одежду Бена? Что он будет носить? Мне хотелось перепрыгнуть через стойку и рассортировать то, что было в «Гудвилле». Мне нужно было вернуть вещи Бена. Вместо этого я застыла на месте в шоке от того, что я натворила. Как я это сделала? Почему я это сделала? Видел ли Бен оттуда, где он находился, что я сделала?

— Мэм? — окликнул меня мужчина. — Вы в порядке?

— Да, — ответила я, — простите.

Я повернулась, вышла, села в машину. Я не могла повернуть ключ зажигания. Я не могла включить передачу. Я просто уронила голову на руль. Я позволила слезам падать на бежевую обивку. Моя щека давила на клаксон, но мне было все равно.

Я оставила ключи на переднем сиденье машины и вышла. Я побежала. Я бежала и бежала, хотя на улице было холодно, хотя мне уже стало жарко, слишком жарко. Хотя я чувствовала себя так, будто у меня лихорадка. А потом я остановилась, сразу и резко. Я поняла, что от себя мне не убежать. Я пересекла улицу и пошла по тротуару, пока не увидела бар. У меня не было бумажника, у меня не было ключей, но я все равно вошла. Было еще достаточно рано, поэтому меня сразу впустили. Я села у стойки и стала пить пиво. Я проглатывала один бокал за другим, пока не потеряла способность дотронуться пальцем до кончика носа. Покончив с пивом, я сделала вид, что иду в туалет — и сбежала через заднюю дверь, не заплатив, не оставив чаевых, даже не сказав «спасибо». К тому времени, когда я добралась до дома, зная наверняка, что в квартиру мне не попасть, меня уже тошнило.

Меня вырвало на мою собственную лужайку перед домом. Еще не было даже восьми часов вечера. Соседи видели меня, но мне было наплевать. Потом я села на траву и отключилась. Я проснулась часа через три, в полном замешательстве и слишком пьяная, чтобы вспомнить, где мои ключи. И я сделала единственное, что могла сделать, чтобы попасть домой. Я позвонила Ане.

— По крайней мере, ты мне позвонила, — сказала она, идя ко мне по тротуару. — Только это и важно.

Я молчала. Ана поднялась по ступенькам, открыла дверь моей квартиры и придержала ее для меня.

— Ты пьяная? — спросила она, явно шокированная. В любое другое время моей жизни она, вероятно, подумала бы, что это забавно. Но я видела, что ей не смешно, хотя мне вроде как смешно. — Это на тебя не похоже.

— Последние несколько дней были тяжелыми, — сказала я и плюхнулась на диван.

— Хочешь поговорить об этом?

— Ну, мой муж умер, поэтому было тяжело. — Я не хотела говорить с ней об этом. Я не хотела ни с кем говорить.

— Я знаю. — Ана приняла мое саркастическое замечание за нечто искреннее. Она и подумать не могла, что это действительно был мой ответ. Она отнеслась ко мне по-доброму, поэтому у меня не осталось выбора. Я должна была быть искренней. Умно́, ничего не скажешь.