– Положить вам семги?

– Благодарю.

– И чуточку салата?

– Если вам не трудно.

– И налить что-нибудь выпить? Какого яду?

– Я бы выпила апельсинового соку.

Тут она вдруг задохнулась – не поперхнулась апельсиновым соком, я еще не успел ей поднести, а от избытка чувств под наплывом нежных воспоминаний, которые в ней пробудили эти два слова: «апельсиновый» и «сок». Все равно как если бы упомянуть спагетти в разговоре со старым шарманщиком из Италии. Лицо ее порозовело еще гуще, в чертах выразилась мука, и стало очевидно, что дальше ограничивать разговор такой нейтральной тематикой, как семга под майонезом, не получится. Она, видимо, это тоже поняла, так как, когда я собрался было взять быка за рога и перейти к делу и произнес уже: «Э-э-м-м-м», – она в это же самое время тоже произнесла: «Э-э-м-м-м», – и оба эти невнятных возгласа, прозвучав одновременно, столкнулись в воздухе на полпути.

– Извините.

– Прошу прощения.

– Вы хотели что-то сказать?

– Вы хотели что-то сказать?

– Нет, вы, пожалуйста, договорите.

– Ну, ладно.

Я поправил галстук, я всегда его поправляю, когда разговариваю с барышнями, и, очертя голову, выговорил:

– Гм, по поводу вашей записки от сегодняшнего числа…

Она снова покраснела и с великим напряжением отправила в рот кусок семги.

– Вы получили мою записку?

– Да, я получил вашу записку.

– Я поручила Дживсу вам передать.

– Ну да. Он мне и передал.

Снова последовало молчание. А так как она демонстративно не желала заговорить по существу, мне пришлось взять это на себя. Кому-то же надо было перейти к делу. А то глупо получается: стоят друг против друга двое, он и она, и жуют в два рта, не произнося ни слова.

– Так что я ее получил.

– Понятно. Значит, вы ее получили.

– Угу. Получил. Сейчас только прочел. И как раз собирался спросить, если бы мы случайно повстречались, – как же так?

– Как же так?

– Ну да, я и хотел спросить, как же так?

– Но ведь там все ясно сказано.

– О да. Вполне. Четко выражено, прекрасный слог. Но… я имею в виду… я, конечно, глубоко тронут, сознаю оказанную честь, и все такое. Но… черт меня подери!

Она разделалась с семгой и поставила на стол пустую тарелку.

– Фруктового салату?

– Нет, спасибо.

– Ломтик пирога?

– Нет, благодарю.

– Может, вот этой замазки на тосте?

– Нет, спасибо.

Она взяла сырную палочку. Я нашел холодное яйцо, которого раньше не заметил. А потом собрался с духом и проговорил:

– Я хочу сказать…

Одновременно и она тоже собралась с духом и проговорила:

– Мне кажется, я знаю…

Получилось опять столкновение в воздухе.

– Пардон.

– Прошу прощения.

– Говорите, пожалуйста.

– Нет, это вы говорите.

Я галантно повел недоеденным яйцом в знак того, что уступаю трибуну ей. И тогда она сказала:

– Мне кажется, я знаю, что вы начали говорить. Вы очень удивлены.

– Да.

– Вы думаете о…

– Именно.

– …о мистере Финк-Ноттле.

– О нем самом.

– И находите мое решение странным.

– Крайне странным.

– Я не удивляюсь.

– А я удивляюсь.

– Между тем все объясняется очень просто. – Она взяла еще одну сырную палочку. Видно, они ей нравились. – Очень просто, поверьте. Я хочу осчастливить вас.

– Чрезвычайно любезно с вашей стороны.

– Я намерена остаток жизни посвятить вашему счастью.

– Вот это по-дружески!

– По крайней мере это я могу. Но… можно мне говорить с вами совсем откровенно, Берти?

– Валяйте.

– Тогда я должна вам сказать вот что. Я к вам хорошо отношусь. Я пойду за вас замуж. И постараюсь быть вам хорошей женой. Но моя симпатия к вам никогда не сравнится с той пламенной страстью, какую я питала к Огастусу.

– Я как раз эту тему и хотел затронуть. Тут-то и есть вся закавыка. Почему бы вам не выкинуть из головы мысль о том, чтобы выйти за меня? Забудьте об этом. Ведь если вы любите старину Гасси…

– Уже нет.

– Ну что вы.

– Нет, после того что произошло сегодня, моя любовь умерла. Безобразное пятно затмило то, что было так прекрасно, и я уже никогда не смогу любить его, как прежде.

Разумеется, я понял, о чем она. Гасси швырнул свое сердце к ее ногам, и она его подобрала. А после этого выясняется, что все это время он был в стельку пьян. Для нее это, конечно, был жестокий удар. Какой девушке понравится, если жених должен был напиться до одури, чтобы сделать ей предложение? Это уязвляет ее самолюбие.

Тем не менее я не отступился.

– А вы не подумали, – сказал я, – что вы могли неверно истолковать его сегодняшнее поведение? С виду и вправду все улики налицо, ну а вдруг это просто солнечный удар? У мужчин ведь тоже бывают солнечные удары, особенно когда жарко.

Она посмотрела на меня, и я увидел, что сейчас произойдет новое глазное наводнение.

– Как это похоже на вас, Берти. Я вас за это бесконечно уважаю.

– Ну что вы.

– Да, да. У вас прекрасное, благородное сердце.

– Вовсе нет.

– Я знаю, кого вы мне напоминаете. Сирано.

– Кого-кого?

– Сирано де Бержерака.

– Это у которого нос?

Сказать честно, это мне не очень-то понравилось. Я украдкой пощупал свой паяльник. Немного, может быть, и выдающийся, но, черт побери, до Сирано ему далеко. Я все-таки не Шноззл Дуранте[42].

– Он любил, но хлопотал за другого.

– А-а, тогда понятно.

– Это мне в вас нравится чрезвычайно, Берти. Это прекрасно. Прекрасно и великодушно. Но бесполезно. Есть вещи, которые убивают любовь. Я никогда не забуду Огастуса, но моя любовь к нему умерла. Я буду вашей.

Ну, что тут скажешь? Надо быть вежливым.

– Отлично, – говорю я ей. – Благодарю.