Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так все и случилось, как представлял себе умудренный жизненным и служебным опытом Владимир Андреевич. Начальник оставил его после совещания, был придирчиво-вежлив, называя Алтуфьева по имени-отчеству, а чаще — по специальному званию: товарищ юрист первого класса или — чуть проще — товарищ юрист…
— Так что, товарищ юрист первого класса? Вы что же, и здесь, у нас, не хотите работать как следует? Обычное рядовое дело до такой степени заволокитили! С таким не каждый справится, да… Что-что? Какие, к черту, сроки! Уголовно-процессуальный кодекс мне напоминать не надо, уважаемый Владимир Андреевич! Я его и без ваших напоминаний знаю! Очень даже хорошо. А делом уже из Москвы интересовались! Не первый раз уже… В связи с этим у меня к вам, товарищ следователь, один конкретный вопрос: когда? Я все понимаю: и доказательная база нужна, и экспертизы, но… Положа руку на сердце, чего там расследовать-то? И так все яснее ясного… Вы что же, Владимир Андреевич, не умеете работать с подозреваемыми? Может, в этом и есть истинная причина вашего выдворения из Нарвы? Неумение работать, а не какой-то там… выдуманный адюльтер! Вы все поняли, товарищ юрист первого класса? Если поняли, идите работайте. Работайте, а не груши там… Да. Так я и не услышал ответа на поставленный мною вопрос! Что-что? В установленные законом сроки? Ах, Владимир Андреевич! Я с вами по-человечески пытаюсь… а вы вот так, да? Неделя! Все. Разговор окончен. В следующий раз будем разговаривать на комиссии и в парткоме! Ступайте.
— Прямо так и сказал: ступайте? — наливая водку, удивился Ревякин. — Как какой-нибудь этот… феодал?
— Прямо так и сказал, — Владимир Андреевич грустно подцепил килечку. — Парткомом грозился…
— Вот гад! Прямо-таки ирод. Ну… чтобы все!
Приятели чокнулись и быстро, единым духом, выпили. Это уже был третий стакан, вернее — полстакана, наливали-то аккуратно. Так и сидели в общественном месте, в рюмочной напротив автовокзала. Кроме водки и коньяка там еще имелась закуска — бутербродики с засохшим пластмассовым сыром и пирожки. Ах, какие тут были пирожки! С фаршем, с рыбой, с картошкой, с рисом и яйцом… Такие вкусные, пожалуй, бывают только в рюмочных — прямо таяли во рту!
Единственное, слишком уж людно было, да и пить приходилось стоя — сидячие места в рюмочной отсутствовали как класс.
— Вкусные у них тут пироги, — Ревякин втянул носом воздух. — Всегда такие были.
— Ну да, ты же местный…
— Родился тут. А ты, Володь, что, прямо из Нарвы?
— Из Ярославля я, детдомовский… После учебы сначала в Кингисепп распределили, а потом уже в Нарву перевели. В Кингисеппе должности младшего советника не было.
Опер покачал головой:
— Младший советник… Так ты уже и майора получил?
— Да. Потом сняли. Ну, после того случая… рассказывал уже…
— А у тебя с той… женщиной серьезно все было?
— Спрашиваешь! Только вот она теперь со мной и знаться не хочет, — криво улыбнувшись, Алтуфьев дунул в пустой стакан. — Однако наливай…
— Ага… Еще одну взять надо.
— Тогда — ко мне. А то сидим тут, как в аквариуме.
Следователь посмотрел в окно, вернее сказать, в панорамную витрину, выходившую прямо на автовокзал. Туда-сюда озабоченно сновали пассажиры с поклажей, приезжали-отъезжали «Победы» и «Волги» — такси, неторопливо выруливали автобусы — ЗИЛы и старые ЗИСы… Вот даже показался «Икарус» с выпяченным позади двигателем.
— В Ригу такие ходят. Понимаешь? Запрос в архив поступил, а они не говорят так просто! Завтра с запросом пойду.
— Форму еще надень, — подумав, посоветовал Ревякин. — Женщины любят, когда в форме.
— Какие еще женщины?
— Ну, архивные. Там же, в архивах, бабы одни.
Глава 9
Тянск — Озерск,
вторая половина июня 1963 г.
В последнее время Максим Мезенцев как-то совсем позабыл про младшенькую свою напарницу. Последний экзамен, подготовка к выпускному балу, к дальнейшей своей — уже взрослой — жизни. Все это отвлекало… да и вообще, что их связывало-то? Только преступления, смешные самодеятельные расследования, о которых молодой человек уже рассказал следователю. Теперь бы еще с учета сняли… Снимут — сам участковый младший лейтенант Дорожкин в этом Максима лично заверил не далее как вчера! Только попросил подождать до конца квартала — чтобы «не портить отчетность». Что ж, конец квартала скоро уже, можно и подождать.
Женька же грустила. Просматривая иногда тетрадку, вспоминала, как они с Максом… в лодке на Маленьком озере, как он защитил ее от хулиганов… Здорово было, когда вместе. А сейчас… бывшие напарники почти не виделись, хотя Женька частенько забегала к Мезенцевым домой, к подружке своей Катерине.
Максим все время был занят: то готовился к экзаменам, то — теперь вот — к балу. Частенько его и дома-то не было — пропадал в школе. Хорошо хоть никуда уезжать не собирался — нужно матери с сестрой помогать. Поэтому и учиться, как рассказала Катя, братец ее собрался здесь, в Озерске, в училище. На шофера. А ведь хотел на радиомастера, была у него такая мечта. Однако увы… Хорошо хоть здесь еще год почти будет. А потом — в армию. На три года! Это же целая жизнь.
Откинувшись на спинку стула, Женька шмыгнула носом. Три года! А что с ней-то за это время будет? Это уже наступит шестьдесят шестой год. Уже почти коммунизм построят! А она, Женька Колесникова, так и будет еще школьницей. В одиннадцатый класс пойдет… Если бы не реформа — так уж и школу бы окончила, куда-нибудь поступила… Куда-нибудь — это куда? Как-то всерьез она об этом еще не думала. Рановато.
Нет, представляла, конечно, в мечтах. Вот она врач: стетоскоп на груди, халат белый… «А повернитесь. Дышите — не дышите… Вот вам направление на анализы. И хорошо бы поколоть витаминчики».
Или не врач — учитель. «Здравствуйте, дети! Наша сегодняшняя тема — Александр Сергеевич Пушкин. Кто не выучил? А ну-ка к доске!»
Или… агроном! А что? По биологии у Женьки очень даже неплохо выходило. Да и потаповский дачник, Михаил Петрович, обещал, что по ботанике, если что, подтянет. Только где