Заходя в группу, он все больше убеждался в бессмысленности своей затеи объединить в ней случайных людей, от охватывавшего его отчаяния ему даже хотелось уничтожить ее сайт, и он жалел, что передал это право «Степаниде Пчель». «Пустое времяпрепровождение, — проклиная себя, плевался он, видя одни и те же унылые посты, за которыми читалась усталость и раздражение. — Так и депрессию можно заработать» И однажды он приказал себе, наконец, отойти от интернетовского угара, и улыбнулся, сравнив свое решение с воскресением. С тех пор Олег Держикрач в группе больше не появлялся. За него это делала жена. Для Веры Павловны увлечение мужа давно не было тайной, догадавшись о существовании группы, она по истории его интернетовских путешествий, которую Олег Держикрач забывал чистить, давно вычислила ее адрес. Вначале она только читала его сообщения, оправдывая свое любопытство желанием лучше узнать любимого человека, но потом увлеклась настолько, что завела собственный профиль. Однако к этому времени Олег Держикрач уже забросил свое детище, и она все чаще пользовалась его именем. Так что исчезновение Олега Держикрач в группе никто не заметил, как смерть Модеста Одинарова и Матвея Галагана. Вера Павловна искусно скрывала новое увлечение, однако все тайное рано или поздно становится явным. Раз, сматывая в прихожей длинный шарф, Олег Держикрач застал жену за компьютером. Дальнозоркость с возрастом развилась у него еще сильнее, и он понял, что она давно посещает созданную им группу. Увидев мужа, Вера Павловна покраснела и быстро закрыла сайт. Но Олег Держикрач не думал сердиться.

— Это хорошо, что ты знаешь, — поправил он свисавший с полки шарф. — Давно хотел поделиться.

— Прости, дорогой, — оторвавшись от компьютера, обняла его жена. — Я очень тебя люблю.

Олег Держикрач улыбнулся:

— Любопытная моя кошечка, говорю же, я рад, что так вышло. Ужин готов?

— Рыба и твой любимый рис.

— Отлично. Так чего мы ждем?

На кухню они так и прошли в обнимку. За столом он вернулся к разговору, выстреливая словами, точно расплачивался ими за каждое рисовое зерно:

— Значит, ты уже со всеми познакомилась. И как они тебе?

Вера Павловна пожала плечами:

— Обыкновенные, со своими слабостями и пороками.

— А откуда нам знать их пороки? Дорогая, мы видим их роли, а играть в Интернете, проще, чем в жизни. Вот Никита Мозырь производит впечатление здравомыслящего, но он шизофреник. А писатель этот, «Иннокентий Скородум»? Разве свое место занимает? У него бедная фантазия, а он вынужден сочинять романы. Или «Сидор Куляш»? Зачем так упорно подчеркивать свою состоятельность? Кто он на самом деле? А «Ульяна Гроховец», которая строит из себя, бог знает кого? Или «Раскольников»? Может, это прыщавый золотушный подросток? Посмотри, как они непоследовательны, сегодня пишут одно, завтра другое. Точно под одним ником разные люди. Впрочем, мы все не те, за кого себя выдаем… — Он на секунду замолчал, ковыряя вилкой рыбу. — Знаешь, в последнее время, я все меньше вызываю у себя уважение. Пациентам я уверенно ставлю диагнозы, прописываю лекарства, но чужая душа для меня такие же потемки, как и своя…

Вера Павловна испуганно смотрела на мужа.

— Нет, дорогая, не бойся, это не безумие, наоборот, я все вижу отчетливо, вижу насквозь, вижу, что ничего не вижу.

— Ну что ты, что ты… Ты же такой тонкий, изысканный…

— Скажи еще образованный. В университете нас учат, как все устроено. А потом понимаешь, что устроено все не так. И зачем изучать неправильное устройство? А может, лучше на базаре торговать? Может, это как раз мое? А теперь вот приходится профессорское звание оправдывать, перед собой притворяться.

Отложив вилку, Вера Павловна поднялась, став вровень с сидящим мужем, и прижала к груди его голову. У Олега Держикрач навернулись слезы.

— И группа эта, как камера обскура, в ней все перевернуто, все фальшиво…

— Откуда мы знаем? Сам же говоришь, ничего про них неизвестно, так лучше принимать их такими, какие есть. И слова, и поступки… К тому же, благодаря группе «Ульяна Гроховец» и «Модэст Одинаров» обрели свое счастье. Это же мы твердо знаем. Так и вижу этих голубков, обнимающихся у компьютера!

— Не хватало быть еще сводней.

— Ну, зачем так. И к чему обязательно подозревать худшее? Вот же эти едкие сестры Пчель, эти интернетовские фурии, живут, мы знаем, дружной семьей, с единственным компьютером на троих. Как представлю их идиллию, мне легче делается. В провинции нет нашей отчужденности, обособленности.

— А вдруг это один человек?

— Нет, невозможно быть таким озлобленным, да и одиночества такого никто не вынесет. К чему твои чудовищные предположения? Надо быть доверчивее.

— Как Саша Гребенча?

— А что Саша Гребенча? Светлая личность, наверняка, прекрасный муж и отец. Узнав о таких, жить хочется. Так и потомки прочитают наши признания и подумают: «А они были совсем не глупы, и мучились, как мы, и страдали. И не так станет им одиноко на свете белом.

— Да наплевать им будет на нас! — отстранился Олег Держикрач. — Много мы об ушедших думаем? Много о них знаем? При Пушкине, к примеру, туалетной бумаги не было, он подтирался бог знает чем, и той же рукой выводил про Онегина. Как нам это вообразить? Другие люди! А что поймут из нашей переписки, если мы сами в ней мало, что разбираем.

Олег Держикрач поднялся, взяв за руку, подвел жену к компьютеру.

— Вот, посмотри на этот чат посторонними глазами:

«Ульяна Гроховец»:

«А что думает «Модест Одинаров»?»

«Модест Одинаров»:

«У начальника заболела секретарша, и в обеденный перерыв он, не отрываясь от бумаг, бросил: «Сварите кофе, дружище». А он вдвое моложе! И почему я не плеснул ему кофе в лицо? Боюсь сорваться. Может, взять отпуск?»

«Раскольников»:

«Правильно, что сдержался. Лучше его в подъезде замочить. Научить как?»

— Представляю, как шарахнулся этот Одинаров! — сказала Вера Павловна.

— А тебе не кажется, что он выдумал всю эту галиматью? Как и случай с собачником?

— А зачем?

— Может, хотел доказать, что не трус, что еще не окончательно утратил чувство собственного достоинства? А как это сделать — только в интернетовской группе.

— Все равно мне он неприятен. Уж больно расчетливый. Мне нравятся способные на ошибку.

— Как я? Но давай посмотрим, как язвит «Никита Мозырь»:

«Будь проклята эпоха Просвещения! Хочу обратно в феодализм! Лучше бояться Отца-Создателя, чем холодной, бездушной бездны! Хочу, чтобы Земля была в центре мироздания, а душа была бессмертна! И какая мне разница, как обстоит все на самом деле? Это ученые произошли от обезьяны, а я своего Отца знаю!»

— А он язвит? — спросила жена.

— Конечно. В больнице он не упускал случая демонстрировать безбожие. А вот это, посмотри.