Это, конечно, можно объяснить и глупостью, это объяснение наталкивается, однако, на тот факт, что все в мире ограничено, даже и человеческая глупость. Это была измена. Заранее задуманная и заранее спланированная. И вот тут-то Государь Император допустил роковой недосмотр: поверил генералам Балку, Гурко и Хабалову. Итак, все фигуры на шахматной доске заговора – самого трагического и, может быть, самого гнусного в истории человечества, были уже расставлены. С самых верхов общества была пущена в самый широкий оборот клевета о Распутине, о шпионаже, о вредительстве – клевета, которую даже и Пуришкевич самоотверженно развозил по фронтам. Вся гвардия была заблаговременно убрана из столицы. Гвардия была заменена “маршевыми батальонами”, для размещения которых не нашлось, видите ли, места во всей России.

Предупреждение Протопопова, предупреждение прессы, приказы Государя Императора не помогли ничему: маршевых батальонов из столицы не удалили. Приказов Государя о переброске в столицу гвардейской кавалерии не выполнили. Столица была во власти “слухов” “в распоряжении маршевых батальонов”» (И. Солоневич «Великая фальшивка февраля»).

Конечно, как я уже писал, все это можно объяснить «роковым совпадением», «слепым случаем», «несчастным совпадением» или, как пишет Бубнов, «неболением душой» и «ограниченностью полководческих способностей». Но не пора ли прекратить уже теперь, после полувека с того времени, как произошла величайшая трагедия, замалчивание того, что имело место на самом деле?

Весьма интересно проследить, как и при каких обстоятельствах генерал Гурко заменил заболевшего Алексеева на посту начальника штаба Верховного главнокомандующего. Об этом пишет очень обстоятельно А. Бубнов:

«Генералу Алексееву был предписан врачами продолжительный отдых на юге.

По его совету (вспомним о роли Гурко в “Военной Ложе” и о том, как Родзянко хлопотал у Брусилова о назначении его командующим “особой” армии. – В. К.) Государем был призван для временного исполнения обязательностей начальника штаба Верховного главнокомандующего генерал Гурко. Служебное положение, которое генерал Гурко занимал, не предназначало его для занятия столь высокого поста, ибо он был младше всех главнокомандующих фронтами и многих командующих армиями.

Но о нем было известно, что он очень решителен, тверд характером и либерально настроен, так что можно было полагать, что именно эти его свойства остановили на нем выбор генерала Алексеева, потерявшего надежду сломить упорство Государя.

О чем они говорили с глазу на глаз при передаче должности, останется навсегда тайной, которую оба они унесли с собой в могилу.

Но факт тот, что с его назначением появились, неизвестно откуда взявшиеся слухи, что он, если ему не удастся повлиять на Государя, примет против него какие-то решительные меры.

Однако проходили дни за днями, во время которых борьба Престола с общественностью (а не наоборот ли, господин адмирал? – В. К.) все более и более ожесточалась, и чувствовалось, что приближается развязка, а никакого влияния генерала Гурко на ход событий не было заметно, так что вернувшийся через полтора месяца (ошибки – более трех месяцев. – В. К.) к своим обязанностям генерал Алексеев застал все еще в худшем положении, чем то, которое было при его отъезде.

Были ли тому причиной справедливые опасения генерала Гурко, что какое бы то ни было насильственное действие над личностью Царя даст последний толчок назревшему уже до крайней степени революционному настроению; или его в последнюю минуту остановило не изжитое еще (не правда ли, любопытное выражение в устах тогда капитана 1-го ранга Императорского флота?) традиционное верноподданническое чувство; или, наконец, быть может, слухи о его намерениях были лишь плодом вымысла приведенных в отчаяние и опасающихся за судьбу своей родины людей – трудно сказать. Но во всяком случае надежды, возлагавшиеся на него в Ставке (! – В. К.), ни в малейшей степени не оправдались» (А. Бубнов «В Царской Ставке).

В этом изложении все интересно. Интересно, что Алексеев уговорил Государя назначить «вне очереди», так сказать, ген. Гурко на свой пост, так как последний был известен не какими-либо боевыми качествами или как опытный стратег, а как «либерально настроенный» и который в случае надобности «примет против него (Государя. – В. К.) какие-то решительные меры».

Еще интереснее, что Бубнов явно скорбит о «не изжитом еще традиционном верноподданническом чувстве» ген. Гурко. Самое же интересное, что в Ставке, то есть в непосредственной близости к Государю, возлагались надежды на «решительные меры».

Но в книге Бубнова есть и другие откровения. Константин Аскольдов, написавший вскоре после выхода в свет этой книги (1955 г.) обширную рецензию в «Нашей Стране» № 373, отмечает: «Но, кроме “возвышенных чувств”, чины Ставки жили и какими-то другими менее возвышенными интересами, которые сплачивали их всех в ненависти к Царю. Это ясно видно из следующего признания адм. Бубнова: “Не успели мы еще окончательно разместиться в Могилеве, как нас точно громом поразила весть о смене Великого князя и принятия Государем Императором должности Верховного главнокомандующего. Мы все, проникнутые безграничной преданностью Великому князю… были этим совершенно подавлены…”»

И дальше следует весьма любопытное признание: «В душах многих зародился, во имя блага России, глубокий протест, и, пожелай Великий князь принять в этот момент какое-либо крайнее решение, мы все, а также и армия, последовали бы за ним».

Вот каков был итог «атмосферы возвышенных чувств». Будущие историки поблагодарят адм. Бубнова за это откровенное признание, что чины Верховной Ставки готовы пойти на измену присяге и на государственный переворот во время войны, по первому слову Вел. кн. Николая Николаевича. «Атмосфера возвышенных чувств» оказывалась явной атмосферой измены воинской присяге в военное время национальному вождю страны.

Но в книге Бубнова есть еще интересное место, не попавшее в поле зрения рецензента этой книги К. Аскольдова. Есть очень распространенное мнение, что в трагические дни февраля 1917 года Государь сделал ошибку, поехав в Петроград и таким образом было утеряно время, нужное для проведения подавления беспорядков в Петрограде под личным руководствам Государя, находящегося в Ставке. Бубнов по этому поводу пишет, что «в Верховном командовании, где все было в руках начальника штаба, можно с уверенностью сказать, что, – останься Государь в Ставке, ход событий от этого бы не изменился» (А. Бубнов).

Это очень ценное признание. Что же это значит? Государь Император, Верховный главнокомандующий в свой Ставке был окружен убежденными изменниками, которые уже давно забыли о долге присяги и только ждали удобного случая, чтобы приступить к «решительным мерам».

Все же нужно сказать, что за сравнительно короткий срок своей работы в Ставке ген. Гурко, хоть и не приступил к «решительным мерам» в отношении Государя, совершил преступное деяние, осмелившись не выполнить повеления Государя. Протопопов, в единственно сохранившемся документе за его подписью, пишет: «В половине февраля Царь с неудовольствием сообщил мне, что приказал генералу В.И. Гурко прислать в Петроград уланский полк и казаков, но Гурко не выслал указанных частей, а командировал другие, в том числе моряков гвардейского экипажа (моряки считались революционно настроенными…» (А.Д.Протопопов «Предсмертная записка»). О том же пишет и Вел. кн. Александр Михайлович: «Каким-то странным и таинственным образом приказ об их отправке в Петербург был отменен. Гвардейская кавалерия и не думала покидать фронт. Я вспомнил о генералах-изменниках, которые окружали Государя…» (Вел. кн. Александр Михайлович «Книга Воспоминаний).