Дэдлок нырнул на узкую улочку недалеко от Пэлл-Мэлл и остановился возле дома в самой ее глубине. У дверного звонка висела латунная табличка с черными непритязательными буквами:

КЛУБ ВЫЖИВШИХ

ТОЛЬКО ДЛЯ ЧЛЕНОВ КЛУБА

Дэдлок позвонил.

Вскоре к дверям пришаркал иссохший, сутулый и сморщенный старик с огромными бровями, похожими на белых мохнатых гусениц, мутировавших до невероятного размера. Они опасно нависали над глазами и придавали смотрителю странное выражение. Он сразу узнал человека со шрамом.

— Рад снова видеть вас, сэр. Добро пожаловать. Внутри Дэдлока сразу же окутали знакомые запахи,

неуловимый уютный аромат, состоявший из смеси запахов виски, портвейна, старого табачного дыма, пыльных ковров и мужского пота.

— Сегодня довольно тихо, сэр,— извиняющимся тоном доложил бровастый смотритель, принимая пальто вновь прибывшего.— Вы нынче рановато.

— Вот и хорошо. Я сразу пойду.

— Прекрасно, сэр.

Дэдлок неторопливо миновал длинный коридор и прошел в последнюю из четырех открытых комнат.

— Добрый день,— приветствовал он всех. В ответ послышалось ворчание, шепоток со стороны полудюжины джентльменов, куривших сигары, сигареты и трубки.

Дэдлок занял любимое кресло возле двери. Напротив него высокий поджарый мужчина в дорогом костюме с головой погрузился в чтение «Газетт». Совершенно неприметный, респектабельный мужчина, если не считать отсутствия обеих ног. Нижняя часть его тела кончалась вялым обрубком, безвольно свисавшим с кресла.

Справа от него устроился джентльмен, изуродованный до такой степени, что большинство из нас завопили бы или даже упали в обморок от одного взгляда на него. Человек явно пережил пожар. Половина обожженного лица собралась в бесформенные комья, волос не осталось вовсе, а кожа приобрела ярко-пурпурный цвет. Вероятно, большинство обывателей жалели несчастного, а детишки наверняка смеялись при каждом его появлении на улице, тыкали в него пальцем и пялились ему в след. Он уже наверняка привык к шуточкам, отпускаемым уличными Торговками по поводу его мужских качеств, стоило ему только приподнять шляпу, проходя мимо них. Но здесь, в самом элитарном клубе города, джентльмен имел возможность отдохнуть от косых взглядов и сидеть с высоко поднятой головой среди равных. Нынче он определенно пребывал в веселом расположении духа, возбужденно попыхивая старой трубкой из корня вереска. Дэдлок кивнул ему с той же спокойной вежливостью, с какой бы приветствовал любого приятеля или знакомого, случайно встреченного посреди города или у стойки бара. Джентльмен ответил ему кривой усмешкой.

В нескольких ярдах впереди расположился малый с черной повязкой на глазу и красной дыркой на месте носа. У соседа слева отсутствовала до локтя рука, а его тело постоянно сотрясалось в жестоких конвульсиях. Кресло чуть поодаль занимал сухопарый типе лицом, похожим не то на собачью, не то на барсучью морду. Последствие какой-то особо кровавой драки.

Дэдлок поерзал в кресле, внезапно почувствовав себя неуютно. Поддавшись искушению, он с удовольствием развязал галстук, расстегнул рубашку и разделся до пояса, демонстрируя чудовищные молочно-белые шрамы, пересекающиеся между собой. Сотрудник Директората провел пальцами по глубоким отметинам на теле, погладил их знакомые линии. Джентльмен с вересковой трубкой одобрительно кивнул. Дэдлок потянулся за сигаретой, затем снова уселся в кресло, и на лице его наконец-то появилась нечастая довольная улыбка.

Проснувшись, он огляделся по сторонам. В темной комнате не осталось никого. Поначалу Дэдлок, очнувшись лишь наполовину, удивился, почему бровастый старик его не разбудил. У него затекло тело, а суставы ныли от слишком долгого пребывания в кресле. Сотрудник Директората потер глаза, с трудом поднялся на ноги. И тут же уловил на себе чей-то взгляд.

— Кто здесь? — Его рука машинально дернулась за револьвером, обычно спрятанным в кармане жилетки... и только тут он вспомнил, как разделся до пояса из солидарности с друзьями-одноклубниками.

— Очнулся,— сказал голос.

— Кто здесь? — повторил Дэдлок.

К нему придвинулась какая-то фигура. Еще минимум двое маячили по бокам.

— Вы знаете, кто мы такие? — произнес второй голос.

— Догадываетесь? — эхом подхватил третий. Все говорили с разным акцентом, но втроем они тут же сделались узнаваемы.

— Да, я знаю, кто вы такие.— Спину Дэдлока будто усеяли маленькие живые иголочки.

— Готов поспорить, вы не верили, что мы существуем на самом деле,— сказал первый.

— Я знал.

Один засмеялся, остальные подхватили смех.

— Мистер Дэдлок?

Человек со шрамом сглотнул, решив не выказывать страха.

— Да?

— Мы кое-что слышали. Что-то насчет заговора против города.

Он прокашлялся. Попытался представить, будто зачитывает доклад одному из бесчисленных советов или комиссий, коим был вынужден время от времени отчитываться.

— Директорату известно об угрозе Лондону. У нас есть человек, который занимается этим делом. Эдвард Мун. Возможно, вы слышали о нем.

В темноте все трое одновременно отрицательно покачали головами.

— Дэдлок, нам нужно, чтобы вы сказали наверняка — это как-нибудь связано с Тайной? Тайна не затронута?

Струйка ледяного пота потекла у него по спине.

— Тайна в безопасности.

— Вы понимаете, что случится, если Тайна раскроется?

— Все это покажется бурей в стакане воды.

Он больше не мог с точностью определить, кому принадлежит голос.

— Уверяю вас, Тайна в безопасности. Даже Скимпол ничего не подозревает.

— Необходимо, чтобы все так и оставалось.

— Даю вам слово.

Даже в непроглядной темноте Дэдлок ощутил их улыбки. И улыбались они отнюдь не по-доброму.

— Тогда нам придется довериться вам.

С непонятным шорохом и тихим клацаньем все трое исчезли. Странно, но ему совершенно расхотелось вставать с кресла. Он почти сразу погрузился в новый сон, и воспоминания о встрече незаметно слились со сновидениями.

Утром Дэдлока разбудило пение птиц.

Бедный, бедный мистер Скимпол.

Вы спросите, откуда у меня столь неуместное сочувствие к тому, кто успел предстать перед вами таким подлецом? А разве не каменным сердцем нужно обладать, чтобы выказать ему сейчас сострадание? Вот он, одиноко бредет домой, в Уимблдон, неровно и тяжело дыша, шатаясь, как пьяница, пытающийся уверить себя в том, что он на самом деле трезв. Что-то ужасное сгущалось вокруг него, что-то неодолимое, роковое.

Вернувшись в свой маленький домик, альбинос первым делом чуть было не позвал сына, но вовремя спохватился. Сегодня же учебный день,— вспомнил он,— и мальчик на занятиях, если, конечно, не врет. Сейчас наверняка все на него смотрят, насмешливо перешептываются и свистят ему вслед. Скимпол понимал его. Собственные школьные дни служащего тоже состояли из сплошных насмешек, ехидных записочек, обидных прозвищ, побоев на игровой площадке, мелочных унижений. Словом, обычной детской жестокости.