Самоубийства служат вечной темой в искусстве. Достаточно вспомнить «Новую Элоизу» Ж. – Ж. Руссо, «Страдания молодого Вертера» И. Гете, «Бедную Лизу» Н. Карамзина или же «Отель «Танатос»» А. Моруа. Суицидальное поведение может явиться следствием соматических (прежде всего, онкологических) и психических заболеваний, становясь предметом медицины, психиатрии[370].

Для социологии и истории творчества небезразличен анализ относительной распространенности суицидального поведения среди творческих личностей – писателей, поэтов, ученых, художников. Не удивительно, что и суицидологическая литература уделяет немало внимания анализу суицидального поведения творцов[371].

Однако воспроизводство относительно постоянного, статистически устойчивого для каждого конкретного общества числа добровольных смертей, динамика количества и уровня самоубийств в зависимости от экономических, политических, социальных изменений, неравномерное распределение суицидального поведения среди различных социально – демографических групп населения свидетельствуют о социальной природе этого феномена. В мире животных суицидальное поведение либо не наблюдается вовсе, либо ограничивается редкими нетипичными актами, носящими не осознанный, а инстинктивный характер (и поэтому не являющееся собственно самоубийствами). Не случайно Ж. – П. Сартр усматривал отличие человека от животного в том, что человек может покончить жизнь самоубийством.

Э. Дюркгейм в классическом труде «Самоубийство: Социологический этюд» утверждал, что самоубийства зависят от внешних по отношению к индивиду причин, которые следует искать внутри общества, а число самоубийств можно объяснить только социологически[372]. А Питирим Сорокин в 1913 г., на основании проведенного исследования, утверждает: «Причины или факторы самоубийства следует искать в социальной или общественной жизни людей»[373].

Отметим ряд закономерностей, свидетельствующих о социальной природе суицидального поведения, следствия закономерностей и противоречий общественного развития.

Количество и уровень (обычно в расчете на 100 тысяч человек населения) самоубийств, как показал еще Э. Дюркгейм, находятся в обратной корреляционной зависимости от степени интеграции, сплоченности общества. Поэтому, по Дюркгейму, уровень самоубийств в католичес ких странах ниже, чем в протестантских. И в наши дни наблюдается более низкий уровень самоубийств в католических странах (Италия, 2012 – 5,0; Испания, 2012 – 6,4), чем в протестантских (Австрия, 2012 – 16,3; Дания, 2012 – 12,0; Финляндия, 2012 – 20,8; Франция, 2012 – 14,9; Чехия, 2012 – 13,7; Швейцария, 2012 – 15,6; и др.)[374]. Исключение составили католические Польша, где в 2012 г. уровень самоубийств достиг 18,5, а также Литва. Что это – приоритет социально – политических факторов по сравнению с религиозными?

По той же причине, во время войн снижается уровень самоубийств (сплочение общества перед лицом общей опасности). Об этом свидетельствует динамика суицида во время войн, включая первую[375] и вторую мировую[376].

Уровень самоубийств повышается в годы экономических кризисов, депрессий и роста безработицы. Так, на протяжении почти всего ХХ столетия, уровень самоубийств в США был весьма стабилен: 10 – 12 на 100 тыс. человек населения. И лишь в годы «Великой Депрессии» этот уровень увеличился до 17,5 (1932 г.).

Как все виды социальных девиаций, самоубийства чутко реагируют на степень социальной и экономической дифференциации населения и темпы ее изменения. Чем выше степень дифференциации, тем выше показатели суицидального поведения. Особенно «самоубийственно» резкое снижение социального статуса («комплекс Короля Лира»). Поэтому относительно высок уровень самоубийств в первые месяцы у солдат срочной службы, среди демобилизованных офицеров, у лиц, взятых под стражу[377].

Будучи, в конечном счете, следствием отсутствия или утраты смысла жизни («экзистенциальный вакуум») самоубийства растут в годы идеологических кризисов, «смены вех». Как писал Ф. М. Достоевский, «потеря высшего смысла жизни… несомненно ведет за собою самоубийство»[378].

На уровень самоубийств влияет культурологический фактор: насколько данная культура предлагает, подсказывает суицидальную модель возможного «решения» кризисной ситуации. Может быть поэтому традиционно высок уровень самоубийств среди жителей стран угро – финской группы (Венгрия, 2012 – 25,7; Финляндия, 2012 – 20,8; Эстония, 2012 – 25,0; Удмуртия, 1986 – 41,1), а уровень самоубийств у черного населения США значительно ниже, чем у белого, хотя социально – экономические различия заставляют предположить обратное[379]. Как известно, нет правил без исключения. В современной Литве – стране с преобладанием католического населения (литовцы и поляки) оказался один из самых высоких в мире уровень самоубийств (в 2012 г. – 44,9 на 100 тыс. человек населения). Это обстоятельство уже получило наименование «литовского парадокса»[380].

В некоторых культурах сложился ритуал добровольного ухода из жизни: японское сэппуку (в западном варианте и для японцев – с элементами иронии – харакири), сати индийских вдов и т. д. Наконец, устойчиво одинаковое распределение самоубийств среди различных социально – демографических групп населения также свидетельствует о социальной природе самоубийств[381].