Елагин ошибочно полагал, что Галицкий сломлен. Нет, это сильный человек, способный переступить через невзгоды, в то время как Афанасий Емельянович терял опору. Скорее в том вина бессонных ночей, которые истощают слабый дух. Елагину был нужен толковый совет или участливое слово, но не сегодня, у Галицкого без него забот хватает.

Кислицына скромно присела напротив Зыбина, в это время вошла ее сиятельство графиня Ростовцева:

– Разрешите, Виссарион Фомич?

– Да вы уж и так вошли, – проворчал он без обычного недовольства. Глазами указал Марго на стул у стены, послал строгий взгляд: мол, сидите и молчите, затем обратился к Кислицыной: – В заведении работаешь, сударыня, али на индивидуальных хлебах?

«Индивидуалки» самостоятельно находили клиентов, выходя в прямом смысле на панель, соответственно, о ночной жизни города они знали больше, но девица, к огорчению Зыбина, ответила:

– В заведении мадам Иветты.

– Сама-то откуда?

Тоже немаловажный вопрос. Городские девицы легкого поведения изворотливы, хитры и большие лгуньи, деревенские, как правило, глупы и доверчивы.

– Мы из деревни-с.

– Стало быть, санитарный альбом в порядке?

– А то как же. У нас все отметки сделаны-с...

– Скажи-ка, милая, – перебил он, – кто же тот молодой человек, которого мы нашли сегодня?

– Барин, – заревела Стеша. – Казарский его фамилия...

– Казарский?! – ахнула Марго, догадавшись, что за ночь произошла очередная трагедия.

Но, получив еще один строгий взгляд от Зыбина, она закусила нижнюю губу, показывая, что будет молчать до конца допроса. Виссарион Фомич обратил взор на девицу Кислицыну:

– Познакомилась ты с ним в заведении, так?

– Не, не так, – отрицательно мотнула головой Стеша. – На улице.

– Как так – на улице? Ты ж в заведении служишь.

– В тую ночь мы гуляли, – потупилась Стеша.

– С Казарским? – не понял он, так как она употребила местоимение «мы».

– Не-не, одни-с. Барин Камелию хотели-с.

С дурами всегда трудно: наводящие вопросы в их ответах становятся уводящими, поэтому Виссарион Фомич строго сказал:

– Ну-ка, милая, сама докладывай, как все было. И без утайки-с! Коль прознаю, что солгала хоть малость, тотчас в деревню отправлю, а то и под суд отдам.

– Что вы! – замахала та руками в митенках. – Мы тока правду...

В свойственных ей выражениях она рассказала, как выходила на улицы работать Камелией, а господа ее распознавали; как однажды встретила настоящую Камелию, подралась с ней, тут-то и подоспел Казарский, привела она его в заведение; как стал он захаживать к ней, одетый просто, будто не барин вовсе. Зыбин не выдержал и снова задал вопрос:

– Зачем же господин Казарский одевался в простую одежду?

– Полагаю, Камелию они искали, – на удивление толково ответила Стеша. – Мечтали об ней очень. А как не находили, ко мне за утешением приходили-с.

– Он сам тебе говорил, что мечтает о ней?

– Почти что. Как тока об ней речь заводилась, господин Казарский в волнение приходили, да и меня называли Камелией. Один раз они встретили ее, да тока она не пошла с ними, их енто разозлило до крайности.

– Не пошла, говоришь? – озадачился Зыбин, выпятив губу.

– Ага. Камелия и ударила его при том, когда он настаивал.

– Что?! – не поверил он. – Уличная девка ударила?!

– Ага. По лицу-с. Опосля убежала. Они рассказывали.

– Что-то больно много он тебе рассказывал.

– А у нас доверительность была полная, без притворства-с.

– Стало быть, ударила и убежала. А он ведь хорош собой.

– Ой, хорош... – с жаром сказала Стеша. – Так хорош, что и сказать нет возможности. А нынче не стало моего голубчика синеокого, красавца писаного... – Разревелась.

– Сама-то как думаешь, отчего она не пошла с ним? – повысил голос Зыбин.

– Уж не знаю, чего ей надобно, – всхлипывая, ответила Стеша. – Раз на улицу вышла и отдает себя, то в крайность вошла. Да и платят ей огромадные деньги, быстро накопить можно, чтоб свое заведение открыть и не трудиться самой, а она не со всяким...

– Как-как? – подхватил Зыбин. – Огромные деньги платят уличной девке?

– Да-с. Гость рассказывал, будто за один тока час отдал ей двадцать рублей! Слыхали вы такое, а?

– Нет, не слыхал.

– И говорил, будто другие до пятидесяти рублей за ночь дают ей, а то и больше. Это когда в хороших заведениях более восьми не дают, а у нас так и вовсе рупь-два. А меня за три берут. Постоянным гостям скидка полагается, особливо за полную ночь очень хорошая скидка.

Уж не на рандеву ли она приглашала его?

– Ты покуда иди, – сказал Зыбин, не имея больше вопросов. – Коль нужда будет, так мы тебя вызовем. И Камелией больше не выходи работать, поняла?

– Не буду, не буду, – заверила Стеша.

– Ступай.

После ее ухода Зыбин принялся напевать, вибрируя губами и постукивая пальцами по столу:

– Тпру-тпру-тпру-ту-ту... Как вам наша работа? – игриво покосился на Марго, но в игривости читался подтекст: не противно ли вам иметь дело с публичными женщинами?

– Значит, Казарский убит, – задумчиво произнесла Марго.

– Да-с, убит, – нисколько не имея жалости к убитому, подтвердил Зыбин. – Убит острым предметом в грудь.

– То есть... как и в тех случаях?

– Именно, сударыня. Но что любопытно: при нем найден пистолет, всего-то стоило опустить руку в карман и выстрелить. А Казарский подпустил убийцу весьма близко и дал себя убить. Неужто не понял опасности?

– А вам не кажется, что все эти убийства как-то связаны с той женщиной, с Камелией?

– Откуда ж такие выводы, ваше сиятельство?

– Вы же сами говорили, Виссарион Фомич... – Не усидев на месте, она вскочила и подплыла к нему. – Долгополов был убит на квартире, которую снял для внебрачного сына, а Шаров сказал маменьке, что отцу понадобилась та квартира. Когда понадобилась? Ночью! Ведь Шаров пришел к Фелицате Спиридоновне глубокой ночью. Что, ежели Долгополов тоже искал встречи с Камелией, как и Казарский?

– Сомнительно, что убила публичная девица. А причина?

– Не знаю... возможно, Долгополов оскорбил ее...

– Улица, ваше сиятельство, не высший свет, там нет понятий о чести и достоинстве, поверьте. Да и не нужны они там. Панель – последнее дело, выходя на нее, девица заранее готова к оскорблениям и унижениям, это тоже входит в плату, как и известные услуги.

– Но она же наградила пощечиной Казарского, – возразила Марго.