Услышав выстрелы, они выскочили из дома, но не вперед, под пули, а назад. Там стояла часть от имеющихся у них машин… конечно, машина – это большая роскошь, да и бензин трудно достать, но если хочешь водить караваны из Китая, машина у тебя должна быть. Это были вооруженные машины – китайские пикапы «Шацман», в кузовах каждого из которых была самодельная бронезащита, уже классическая у исламских экстремистов, со щитом из трубы большого диаметра, из которой вырезана автогеном примерно треть, и там на самодельных кронштейнах стояли китайские крупнокалиберные пулеметы. Пулеметы были старыми добрыми «Браунингами М2» китайского производства, и под русский патрон 12,7 они производились вот уже сто сорок лет, были тяжелыми и до предела устаревшими, но у них не было приклада, и потому они как нельзя лучше подходили для установки в тесную «трубозащиту». Они стоили недорого и давали в среднем одну осечку на два короба – то есть одну осечку на сто патронов. Но по нынешним временам это нормально…

Одна такая машина могла запросто рассеять и вдвое большую толпу – потому что 12,7 с близкого расстояния мог убить сразу несколько человек, стоящих друг за другом…

Этот джамаат специализировался на проводке караванов и потому знал, как действовать при нападении, его моджахеды умели укрываться за машиной, вести огонь, используя медленно передвигающуюся машину как щит, подавлять огневые точки, вести сосредоточенный огонь и переносить его с цели на цель по команде. Машины тронулись одна за другой, за ней цепочкой выстроились готовые к бою моджахеды…

– Аллаху Акбар!

Боевик развернул пулемет и дал длинную очередь на поражение. Машина медленно двигалась, а прорезь в щите для установки пулемета была единственным сектором обзора для пулеметчика: обычно эта машина использовалась для ведения огня на подавление, а пулеметчика корректировал наводчик по рации. Здесь он ничего не видел и дал очередь наугад.

Пулемет привычно залязгал… звук движущихся частей был даже громче, чем звук выстрелов, потому что звук выстрелов частично отражал щит. Полетели под ноги гильзы… в следующий момент на щите, который выдерживал пулеметный обстрел, появились несколько дырок, и пулеметчик вдруг почувствовал, что его не держат ноги.

Снайперы с винтовками под американский, более точный, патрон открыли огонь по боевикам, сгрудившимся с правой стороны машин. В этот же момент оставшиеся в живых разъяренные митингующие прорвали забор и пошли в атаку, уничтожать тех, кто только что убил их родственников и близких людей…

Проповедник остался в живых.

У него был пистолет, но он сопротивлялся, когда бородатая, озверелая, визжащая от ненависти толпа ворвалась в комнату, в которой он жил. Люди набросились на него и поволокли на улицу, осыпая бранью и ударами…

Его могли бы убить прямо здесь, но тут кто-то закричал: «Стойте! Стойте! Надо шариатский суд! Надо шариатский суд!» И все начали искать старейшин, потому что в понимании этого племени шариатский суд – это суд, осуществляемый старейшинами племени. Но старейшин не было, потому что все они стояли в передних рядах, как и подобает старейшинам и предводителям своего народа, и первым же попали под пулеметный огонь.

И что делать с попавшим в плен проповедником ислама, который явно был виновен в глазах толпы, никто не знал.

Освободили и христианского проповедника, которого знали как отца Михаила. Тот сошел с крыльца, смотря на картину бойни.

– Смотрите! – закричал кто-то.

Несколько человек в невиданном здесь адаптивном камуфляже – «хамелеоне» – осторожно приближались, держа толпу на прицеле автоматов и пулеметов…

– Надо привязать его к хвосту лошади и стегнуть хорошенько! Так делали наши предки!

– Ха, у тебя есть лошадь? Дашь свою?

– А что тогда делать?

– У меня есть немного керосина. Надо облить этого негодяя керосином и поджечь.

– Тебе не жалко керосина?

– Для такого дела – не жалко.

Спецназовцы стояли чуть поодаль и не вмешивались. Снайперы обеспечивали периметр.

– Люди… – сказал отец Михаил, – что положено за убийство?

– Смерть! – загудели люди.

– Да, смерть. Но кого убил этот человек? Скажите, кого он убил?

Толпа молчала.

– Он нес бесчестие! – крикнул кто-то.

– Да, но вы отвергли его! Раз он никого не убил – отпустите его, и пусть он уходит.

Толпа молчала.

– Разве вы хотите быть такими, как эти? Разве я не учил вас: не убий?

– Да, но мы должны вести войну!

– Не убий – не значит не защити…

Избитому ваххабитскому проповеднику набрали рюкзак, дали сухое мясо, воду, одежду вместо рваной, нож. Отец Михаил отдал ему рюкзак, сказал:

– …Помни рассказ про мальчика, искренне верившего в Аллаха и султана. Султан не смог убить его, сколько бы людей он ни посылал. Люди сказали тебе слово. Не приходи сюда больше. А если ты вернешься с такими же бандитами, как те, что лежат здесь, – то и их постигнет воля Аллаха, как постигла она вас…

– Ты говоришь про Аллаха, не веря в него.

– Я знаю твою религию и знаю свою. Ни в одной из них нет ничего из того, что вы здесь творили. Люди сказали свое слово – они не хотят вас больше здесь видеть. Уходи отсюда и не возвращайся.

– У нас приказ забрать вас…

Отец Михаил отрицательно покачал головой.

– Эти люди нуждаются в помощи. И больше в духовной, чем в военной. Они не знают о том, что можно и нужно защищаться от этой мерзости. Они потеряли своих племенных вождей и не могут потерять еще и меня. Я не могу их оставить.

Отставной адъютант Легиона молча показал рукой – общий сбор. Переговорив с кем-то по спутниковому, он вернулся к отцу Михаилу и ждущим решения людям.

– Если вы так хотите, воля ваша, – сказал он, – мы дадим вам оружие.

На следующую ночь армейский транспортник, идущий на высоте двенадцать тысяч, сбросил на сигнал маяка несколько контейнеров с автоматами, снайперскими винтовками, гранатометами, боеприпасами, армейскими пайками, снаряжением и всем прочим, необходимым для партизанского отряда в горах. Война продолжалась…

Приют в Москве я нашел в одном из старых районов, сняв в старом доме квартиру на несколько дней.

Это была квартира на втором этаже, хорошо, что с лифтом, и с другой стороны можно было выпрыгнуть на крышу продуктового супермаркета… если это, конечно, поможет. Все внутренние стены были снесены и заменены высокими, по грудь, перегородками. Две комнаты были превращены в одну, от широченной кровати отчетливо пахло спермой. Не спалось…

Сейчас я, освободив от мебели некую территорию и сдвинув в сторону кровать, занимался самоподготовкой – это так называлось в армии. Отрабатывал различные варианты выхватывания оружия и ухода от огня. Раз за разом. Лазерный прицел, автоматически включающийся при касании спуска, помогал мне видеть точку попадания.