— Наверное, мне нужно было пройти мимо твоей тети, когда на нее напали, — спокойно произнес Грег. — Может быть, если бы я поступил именно так, моя семья была бы сейчас жива, — добавил он, не сумев скрыть горечи.

— Но ты не прошел мимо, — с теплотой в голосе отозвалась Элайн. — Ты оказался рядом как раз в тот момент, когда она нуждалась в твоей помощи, а потом ты пришел к ней домой, и потому она смогла передать тебе меч, а еще позже мы вместе сидели в квартире у Бриджид Дэвис, и тогда вернулся бритоголовый.

— Совпадение, — горько отозвался Грег.

— Я не верю в совпадения, это я унаследовала от своей тетушки. Она имела обыкновение говорить: «Всему есть причина». Моя тетя отдала тебе меч, чтобы ты передал его мне... — Неожиданно девушка улыбнулась. — Однако я так и не держала его в руках. — Элайн чувствовала тяжесть Рога Брана под одеждой, металлическое кольцо на охотничьем роге приятно холодило ее кожу. — Может быть, меч вовсе не был предназначен для меня. Может быть, он изначально был твоим. Может быть, мое предназначение состояло в том, чтобы хранить другую Святыню.

Грег покачал было головой, однако Элайн продолжала.

— Я думаю, что в память о твоей семье, о моей тетушке, обо всех других людях, которые, как и Бриджид, погибли, защищая Святыни, мы должны выяснить, что происходит. Мы должны попытаться прекратить череду страшных смертей. Может быть, именно таким путем мы сможем вернуть тебе честное имя.

Молодой человек устало кивнул.

— Я знаю. — Глубоко и судорожно вздохнув, он спросил: — Что нам теперь делать?

— Мне кажется, что мы должны отправиться в Мэйдок, в ту деревню, где все это началось... — Она не договорила, взглянув на изумленное выражение его лица. — Что случилось?

Грег поднял руку и указал прямо перед собой.

Элайн повернула голову, ожидая увидеть кого-то рядом с ними, но платформа по-прежнему оставалась пустынной.

— Что... — начала она и тут увидела то, на что указывал Грег.

На стене перед ними был укреплен огромный рекламный щит, буквы на нем были стилизованы под древние письмена, выписаны бронзовой краской со всевозможными вычурными завитками. Первый Международный Кельтский Фестиваль... в Мэйдоке, Уэльс.

— Совпадение, — прошептал Грег.

— Да, конечно.

30 июля, пятница

Время от времени боль затихала, и к Дону Клоузу возвращалась способность думать, однако такое случалось редко. Обычно он не мог сконцентрироваться ни на чем, кроме ощущения мучительного огня в кончиках пальцев рук, с которых были сорваны ногти. Иногда ему казалось, что и сами пальцы его истязатели переломали, потому что он не мог ими пошевелить, а кожа на них вздулась и потрескалась.

Дон потерял всякое представление о времени, в течение которого он находился в заточении; иногда он думал, что провел в застенке около десяти дней, хотя вполне могло оказаться, что гораздо больше, поскольку он часто и подолгу лежал без сознания.

Когда он впервые очнулся в этом ужасном месте, раздетый и прикованный к влажной, вонючей стене, первой его мыслью была мысль об освобождении. Глядя на ржавые цепи с протершимися звеньями, он понимал, что остатков его прежней огромной силы могло бы хватить на то, чтобы порвать звенья. Большую часть своей физической силы Дон потерял в результате заболевания раком, а интенсивная терапия довершила дело, оставив лишь слабую телесную оболочку. Однако мечтать он по-прежнему мог, и он мечтал о том, как отомстит Смуглому Человеку и женщине со злобным жестоким лицом, которая приходила вместе с ним. Дон с легкостью представлял себе, как мог бы он затянуть тяжелую цепь на бычьей шее смуглолицего, и потом сломал бы ему хребет. В последний раз он проделал такое, когда бежал из тюрьмы в Биафре. Иностранные наемники не заслуживали ни малейшего сожаления, и он убил четверых охранников, отлично понимая, что если бы ему это не удалось, то его ждали бы жесточайшие пытки и страшная казнь. Эти и другие убийства он совершал ради своей королевы и своей страны. Он убивал, не размышляя, и это занятие не доставляло ему ни малейшего удовольствия. Однако сейчас мысль об убийстве этой пары согревала его сердце в течение нескольких первых дней заточения, когда смуглолицый и его женщина еще не делали ничего особенного, а только унижали и оскорбляли его, изнуряли его плоть голодом и жаждой. В эти первые дни Дону сослужили добрую службу воспоминания: однажды ему довелось провести целый год в китайском плену, где его пытали почти целыми днями до тех пор, пока Правительство Ее Величества не внесло за него выкуп. Утром четвертого дня смуглолицый спокойно вошел в темницу и, не дав Дону даже окончательно проснуться, раздробил огромным тяжелым молотком большие пальцы на ногах пленника, после чего вышел, не сказав ни единого слова. Дон страшно закричал, и горлом у него пошла кровь.

Лишь позже, когда боль ослабла, Дон понял, что никаких надежд на избавление у него не осталось: любое движение со сломанными пальцами не принесло бы ему ничего, кроме боли, а сейчас его ступни представляли собой сплошное кровавое месиво, и думать о побеге стало попросту бессмысленно. Кроме того, Дон был теперь вынужден признать печальный факт, заключавшийся в том, что сейчас он был шестидесятисемилетним стариком с весьма слабым здоровьем, а отнюдь не тем бравым тридцатилетним военным специалистом, каким он был в китайском плену.

Изо дня в день повторялся один и тот же вопрос:

— Где Святыня... где находится Святыня?..

Притворяться непонимающим и делать вид, будто бы он не имеет представления, о чем идет речь, было бессмысленно. Мужчина и женщина определенно знали о том, что более пятидесяти лет назад Дон получил на хранение одну из древних Святынь. Он не умолял о милосердии, он вообще ничего им не говорил, однако именно это приводило их в бешенство, и они с помощью дубинок и палок вымещали свое неистовство на его бренном теле. Впрочем, пока его не убивали. Инстинктивно Дон понимал, что они не убьют его до тех пор, пока им не станет известно местонахождение Святыни. Даже теперь, когда его изнуренное тело было покрыто шрамами и рваными ранами, он сохранял призрачную надежду. Он думал о том, что кто-нибудь из его соседей по улице в предместье Кардиффа заметит его исчезновение и даст знать об этом полиции. В глубине души он сознавал, что эта надежда напрасна: он помнил, что тело старого мистера Льюиса, жившего через три дома от него самого, пролежало в кухне почти неделю, прежде чем его обнаружили.

Поздно по ночам, когда крысы становились смелее, когда он слышал, как они скреблись в соломе и шмыгали возле его ног, Дон Клоуз понимал, что никогда ему не выбраться из этого места живым. Все, что ему оставалось, так это не выдавать местонахождения Святыни столь долго, сколь это только будет возможно. А если бы ему удалось унести эту тайну с собой в могилу, то так было бы лучше всего.

Его мучителям на удивление легко удалось захватить его.

Поздним вечером он отворил дверь на стук и увидел на пороге хорошо одетых мужчину и женщину с портфелями в руках. Женщина шагнула вперед и с улыбкой спросила: