Но слёз нет. Глаза опухли, болят, будто в них песка сыпанули. Встаю с кровати и нервно начинаю ходить по комнате, оттягивая ворот футболки, потому что мне невыносимо жарко. Из угла в угол. Бессмысленно. Без всякой цели.

Как он мог так поступить? Перевести в дом, где всё обставляла мама. Где каждую занавеску, каждую чашку и блюдечко покупала она. Где она воспитывала нас столько лет.

Он привёл её. Женщину, которая разрушила нашу семью. Женщина, из-за которой состояние моей мамы резко ухудшилось. Из-за которой мама отказалась от операции. Позвонила бы она позже, то мама бы не отказалась от операции. И жила бы. Жила бы ради нас с Катей. Ради своего будущего внука.

Не слышу, как дверь в комнату отворяется. Только вижу полоску света, которая падает на пол, а потом замечаю в проёме знакомый силуэт. Застываю. Сердце замирает.

— Соня, — шепчет тихо Артём, закрывая дверь и шагая ко мне. — Ты как, Бэмби?

Бросаюсь к нему на грудь. Обнимаю крепко, сжимаю талию и снова начинаю плакать, уткнувшись лбом в его грудь.

— Сонечка, — шепчет в макушку. — Тише, Бэмби. Тише… — гладит по волосам, пропускает пряди сквозь пальцы, целует лоб.

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю, когда слёзы высыхают.

— Батя сказал, что тебе плохо.

— И ты пришёл меня успокоить? — спрашиваю с неверием в голосе, пытаясь заглянуть ему в глаза, но в темноте ничего не получается.

Артём не отвечает. Опускается на край кровати и смотрит на меня снизу вверх. Продолжает удерживать за талию двумя руками. После продолжительной истерики я до сих пор всхлипываю. Глаза щиплет и жжёт.

Смотрю в обеспокоенные карие глаза. И слова потоком выливаются из меня. Рассказываю ему всё с самого начала. С того ужасного дня, когда я услышала ссору родителей.

Артём слушает внимательно, гладит по пояснице, целует дрожащие пальцы. А потом тянет на себя, вынуждая опуститься на кровать рядом с ним.

— Тебе нужно поспать, Бэмби, — опускается поверх одеяла на спину и выжидающе смотрит на меня.

Слушаюсь его. Ложусь рядом, поворачиваюсь на левый бок, подкладываю обе руки под щёку и смотрю ему в лицо. Тёма накрывает меня одеялом. Закутывает. Прижимает к себе и целует в висок.

— Спи, Бэмби. Я буду рядом.

Я послушно закрываю глаза и, чувствуя дыхание на своём лице, на удивление быстро проваливаюсь в сон.

Утром просыпаюсь от громкого звонка будильника. Открываю с огромным трудом глаза и тут же кидаю взгляд на соседнюю подушку, которая до сих пор хранит отпечаток головы Артёма. Она пуста. Тёма ушёл.

Собираюсь уже отвернуться, когда замечаю, что на подушке что-то поблескивает в лучах зимнего солнца. Тяну руку и цепляю пальчиками серебряную цепочку и опускаю на ладошку. Сажусь на кровати и рассматриваю маленький аккуратно сделанный кулон, который имеет форму олененка. Бэмби. Улыбаюсь против воли. Красивая аккуратная работа. Спускаю ноги с кровати и ищу свой телефон, чтобы написать сообщение Артёму и поблагодарить за символичный подарок, который греет мне душу и заставляет широко улыбаться.

— Соня, нужно ехать домой за вещами, — в комнату, коротко постучавшись, заходит Катя и присаживается на край моей кровати. — Тут вообще вещей нет. Даже одеть нечего.

— А как же школа? — я забываю о том, что искала телефон.

— Я уже позвонила тёте Тане и сказала, что у нас срочный переезд. Она сказала, что предупредит учителей, что ты будешь отсутствовать по семейным обстоятельствам.

— Хорошо, Катюша. Большое тебе спасибо. Только я отца видеть не хочу. И его новую… сожительницу, — в руке сжимаю кулон, который подарил Артём, и кажется, что он меня греет. Как меня согревал вчера вечером он. Своей заботой. Поддержкой. И теплом.

— Он сегодня работает целый день. Гриша поможет нам с переездом.

— Хорошо, — киваю и беру в руки телефон.

На экране высвечивается пропущенный от Марка, и от него же приходит сообщение:

"Принцесса, ты где? Все глаза проглядел, но тебя не вижу".

"У нас срочный переезд, поэтому сегодня школа отменяется:(".

"Помощь нужна? Я могу приехать:) Помочь".

"Собираешься пропустить уроки???;)".

"Ты меня раскусила;) Ищу любой повод, чтобы сбежать из этого страшного места, и не слушать заунывные речи учителей о том, что скоро экзамены и что все мы тупые идиоты, которые ничего не сдадут:) Поэтому… отказа не принимаю и еду помогать тебе с переездом:) Пиши адрес;)".

Смеюсь тихо, чем привлекаю внимание сестры.

— Я рада, что ты больше не плачешь, — улыбается она. — Теперь мы с тобой полностью самостоятельные и независимые.

— Хотелось бы стать самостоятельной по другой причине, — говорю задумчиво, пальцем повторяя узоры на одеяле. — Я не ждала от папы такого. Даже с изменой его смирилась. Нет, не смирилась. А засунула это знание в самую далёкую комнату своего сознания. Потому что трудно поверить, что наша семья разрушена. И, Кать, — сжала кулон на шее, который хранил тепло моего тела, — ты осознала, что мамы нет?

— Нет, — качает головой. — Для меня она уехала. Знаешь, такое чувство, что она просто уехала в больницу. На лечении будто находится. И изо дня в день должна вернуться…

— Зайдёт в квартиру, стянет платок, проведёт рукой по короткому пушку и скажет: "Принимайте свой бильярдный шар обратно". А потом позовёт на кухню и будет печь чизкейк, рассказывая нам, какие соседки с ней лежали в палате, — продолжаю я, улыбаясь с грустью.

— А потом разольет чай по чашкам, сядет напротив и улыбнётся нам, в очередной раз удивившись тому, как быстро мы выросли, — Катя так же как и я, сжимает в руке кулон.

— Она жива в наших воспоминаниях, — улыбаюсь я, впервые не заплакав, когда вспоминаю маму.

— Всегда будет жива, — Катя рукой накрывает свой плоский животик.

— Мама бы с ума сошла от радости, узнав новость о твоей беременности, — я улыбаюсь. — Когда ты к врачу пойдёшь? Когда узнаем, кто в твоём теремочке живёт?

— Гриша хочет меня в частную клинику отвести, а я настаиваю на городской. Я читала, что роддом рядом с нами самый лучший в городе и врачи там внимательные. А в этих частных, — машет рукой, — берут иногда неизвестно кого. Вот, как меня тётя Таня взяла по блату.

— Ну ты то не неизвестно кто, — хмыкаю я. — Тем более молодому педагогу легче найти язык с учениками. Ты почти с ними на одной волне.

— Особенно мило, когда некоторые подумали, что я школьница и решили, что я к его высочеству надумала подкатить, — закатывает глаза Катя.

— Кто? — я хмурюсь, потому что об этом мне Катя не рассказывала.

— Артём, — пожимает плечами. А моё сердце вдруг сжимается в тисках ревности. — Блин, балда тупая, — хлопает себя ладонью по лбу. — Сонечка, прости, зайка.