— Легко… Мне инкриминировать никому ничего не удастся. — Аристократ постучал чубуком трубки по краю малахитовой пепельницы. — В глазах закона я святой.

— А меня он растоптал! — Рыдающим дискантом возопил бывший биолог. — Если копнут мое прошлое — сразу узнают про фальшивые документы, пластическую операцию, выйдут на старые связи. Подошьют Владика к давнему делу о групповом убийстве, виноватым его назначат, по уши в дерьмо впечатают. Мне прятаться не за кого, Вы же меня и кинете, голой жопой вперед, в зубы волкодавам!..

Лозницкий, как гиена, выгнув дугой спину, засеменил по кабинету к Марату. Проходя мимо стоящего в углу бронзового амура, он присел на корточки и сунул голову под сделанную из мореного орехового капа деревянную подставку, подпираемую снизу изогнутыми рогами африканской антилопы.

— Какого черта ты там лазаешь? — Возмутился денди. — Ты туда ничего не клал.

В ответ под стойкой что-то громыхнуло и полыхнуло оранжевым пламенем. Марат ощутил сильный толчок в левое предплечье, словно в него злобно ткнули кончиком самшитовой трости. Пока он держал удар, разворачиваясь на месте юлой, Влад выстрелил вторично. Следующая пуля попала в район левой ключицы.

Раненый, валясь на бок, успел выхватить из-под куртки «Беретту» и выстрелить в ответ. Последнее, что он успел заметить, это ошметки серого мозгового вещества на пупырчатой мореной древесине позади головы Лозницкого. Далее его сознание померкло, ибо из космических далей спустилась кромешная тьма.

Сколько длилось беспамятство, Марат не ведал, но, придя в себя, обнаружил, что тьма не рассосалась — она только слегка посерела и покрылась радужными разводами. Словно водная гладь реки после отъезда автолюбителей. Глаза различали лишь мелкий планктон да маслянистую пленку, плывущую по течению. Обездвиженная шея затекла. Болезненно ныла перетянутая бандажом перебитая ключица.

— Динь, динь… — Раздалось рядом. — А кто это у нас тут весла сушит?.. Кто сачкует и грести не желает?..

В серой мгле вспыхнул керосиновый фонарь. Его желтоватый огонек выхватил из мрака знакомое лицо и оранжевый латунный жетон под ним, заполненный сложными танцующими арабесками. Лицо улыбалось и сияло доброжелательством, предлагая веселиться вместе с ним.

— Хватит валяться, друг! Дело сделано, и можно преспокойно двигать домой! Или мне опять нужно тебя упрашивать? Да очнись же ты, наконец, тюфяк бесчувственный — тебя там девушка ждет! Бери ноги в руки и беги к ней, задрав штаны, как революционный акын за разлюбезным комсомолом! Я теперь тут своими силами обойдусь. Мне пропуск дали и кое-какие послабления…

Коля-Ирокез помахал у Марата перед носом фонарем, призывая того окончательно прийти в сознание. Раненый, вняв увещеваниям, потянулся к источнику света, но огонек неожиданно поблек, сжался и превратился в румяную булку, которую держала в руках Марина.

— Что это? — Прохрипел Марат, силясь приподняться на локтях и сесть.

— Кулебяка. — Испуганно ответила девушка. — Мне ее дядя Костя привез…

Она виновато потупилась.

— Я всегда есть хочу, когда нервничаю…

Лечебное учреждение закрытого типа, куда поместили бессознательного Марата, располагалось в предместье одного из районных городков ближайшего Подмосковья. Его внушительная территория включала в себя старинный липово-кленовый парк, овальный прудик с зеленым живописным островком посередине и подсобные стеклянные теплицы с ранними огурцами и томатами. По краю парка секциями чередовались: мраморные теннисные столы, великанские шахматные доски, площадки для игры в городки и деревянные уютные беседки.

Все эти подробности раненый узнал, когда тайком от бдительного персонала начал вставать с койки и выглядывать в окно. Ранее эскулапы усердствовали с ним в плане соблюдения строгого постельного распорядка, словно пользовали важную государственную персону или национального лауреата нобелевской премии. Силком заставляли круглосуточно лежать, обездвиживая литровыми капельницами и стращая тромбозными венозными осложнениями. Особенно надоедали затяжными ежедневными двухразовыми измерениями давления и температуры.

В коридор и на улицу ему тоже ни под каким соусом выйти не позволяли. Приставленные к палате охранники денно и нощно пресекали любые попытки свободного передвижения. Полностью автономный бокс внутри и так был снабжен всем необходимым. Тут сгрудились: санузел, душевая кабинка, миниатюрная столовая и оборудованная рентгеновским аппаратом процедурная.

Нынешний его статус был непонятным. Марину, экстренно удаленную реаниматологом после возвращения Марата из комы, в больницу более не допускали, ссылалась на особый режим и соображения личной безопасности раненого. Телевидения, газет и журналов ему не давали. В комфортабельный каземат дорогу знали только медсестры и врачи. Сначала они тут дежурили посменно, потом стали объявляться изредка, дабы провести утренний осмотр или сделать систематический укол. В иное время — компанией не докучали. Арестант терпел келейное одиночество и считал дни своего вынужденного пребывания взаперти. Весь период заточения его помыслами овладевали раздумья об очередных странных вывертах судьбы. Из брошенной Мариной на прощание короткой фразы он понял, что девушка и Константин Романович теперь были вне опасности. Их жизнь текла в спокойном привычном русле. Возникал вопрос: как образовалась подобная невообразимая идиллия?

На излете тринадцатых суток к нему пожаловал некий «мелкий» дедок в песочного цвета вельветовом брючном костюме, с коричневым кожаным портфелем класса «Премиум» в руках. Рыжеватая бородка клинышком и педантично расчесанные усы посетителя навевали пасторальные дачные Чеховские мотивы. Ботинки-корзиночки звали в цветущие поля, накрахмаленная сорочка — в вишневый сад. Первоначально Марат принял его за местное медицинское светило. Но немедля осознал свой просчет, едва мнимый врач с ним заговорил.

— Здравствуйте, Аристарх Маратович. — Молвил тот, доставая из кармана и водружая на нос квадратные очки с толстыми стеклами в мемориальной роговой оправе. — Нынче Вы, по мнению Вашего лечащего врача, уверенно идете на поправку. Ваше самочувствие удовлетворительно, и мне руководством было поручено провести с Вами беседу… Да-с… Краткую, так сказать, вводную зачитать…

Он пододвинул к кровати больного табурет и, присев на него, представился:

— Дмитрий Дмитриевич. Начальник отдела кадров. В мои обязанности входит предварительное собеседование с претендентами на открытые вакансии и посвящение их в суть возможной предстоящей работы.

— Не понимаю. Я, вроде, никакую работу не искал, а мое нынешнее правовое положение и совсем не располагает к активной гражданской деятельности. Знаете, что меня обвиняют в тройном убийстве?

— Это недоразумение нами ликвидировано. Сейчас проводится проверка вероятных сторонних угроз Вашей жизни и нивелирование последствий предшествовавших событий.

— Поясните, пожалуйста, кто Вы и чего от меня хотите. Мне теперь часто взаимовыгодную дружбу обещают и заоблачные гонорары сулят. Я уже путаюсь.