как раз смотрю, на ней желтый сарафан. И это такая радость, скажу я тебе, какой тебе никогда не даст лес в память о твоих родителях, которые, насколько я помню, никогда деревьями не интересовались. Или я не прав, Юда? А вот женщина… такое твой отец, да благословенна будет его память, мог бы понять. Подумай о том, что я тебе говорю. Увидимся завтра в час, – сказал он и, прежде чем отправиться с визитом соболезнования, который был у него в планах, позвонил владельцу «Кантины» и попросил отложить самую дорогую бутылку шардонне.

Через несколько дней Эпштейн стоял на вершине горы, а рядом с ним были глава отдела по работе с населением Еврейского национального фонда, одна из экспертов фонда по лесоводству и Моти, который настоял на том, что поедет с кузеном, а со своей работы в компании по торговле недвижимостью он может отпроситься. Директор Еврейского национального фонда по развитию находился сейчас за границей, но Эпштейн отказался ждать, и к нему направили главу отдела по работе с населением, маленькую пиарщицу в дешевых темных очках, на которой сегодня были неудобные босоножки. Она весь день провела за рулем и, свозив его на три разные площадки, уже практически исчерпала все, что могла предложить населению, и начала терять терпение. Последняя площадка, на которую она его возила, сильно пострадала от лесных пожаров и отчаянно нуждалась в восстановлении. Его дара было бы достаточно, чтобы заново засадить всю пострадавшую территорию, объяснила она. Когда-нибудь его дети придут погулять в прохладной тени леса имени их бабушки и дедушки, и дети его детей, и, милостью Божьей, еще и их дети потом.

Но Эпштейн, оглядев пейзаж из обгорелых пней, покачал головой.

– Не то, – пробормотал он и пошел обратно к машине.

А что он конкретно ищет, поинтересовалась глава отдела по работе с населением, догоняя его.

– Вы же слышали, – вставил Моти, снова плюхнувшись на заднее сиденье рядом с экспертом по лесоводству, молодой женщиной в шортах цвета хаки, которая прекрасно разбиралась во всем, что касалось деревьев, и, с точки зрения Моти, единственная делала этот день терпимым. – Он говорит «не то» – значит, не то. Ялла!

Глава отдела по работе с населением, сидевшая за рулем, сдвинула ремешок босоножки и потерла волдырь на пятке, а Эпштейн еще раз повторил, что узнает подходящее место, когда его увидит. Так что она подавила раздражение и запустила двигатель, включив кондиционер на максимум и промокнув потный лоб салфеткой, на которой остались следы ее оранжевого макияжа. Моти у нее за спиной начал вытряхивать из мятой пачки сигарету, но, почувствовав неодобрительный взгляд Галит, эксперта по лесоводству, сунул пачку обратно в карман, откашлялся и снова посмотрел на свой телефон, чтобы проверить, есть ли сигнал. Галит, наклонившись вперед, рассказала Эпштейну о лесопосадках, которые фонд проводил в вади[21], чтобы остановить эрозию. Но Эпштейна не интересовали посадки в вади, так что в конце концов она тоже замолчала и откинулась на спинку сиденья, поскольку уже рассказала Эпштейну почти все, что знала о Средиземноморском регионе, Ирано-Туранском регионе и регионе Сахара-Синди, о засушливых и полузасушливых почвах, о среднем ежегодном количестве осадков, о количестве сеянцев на один дунам[22], качестве почвы, склонах и равнинах, Иорданской впадине, о литологии горы Хеврон, преимуществах средиземноморского дуба, фисташкового дерева, рожкового дерева, тамариска, иерусалимской сосны – названия эти, как ей казалось, заставляли что-то шевелиться в глубине его души, хотя все же не затрагивали то, что он на самом деле хотел знать.

Через двадцать минут они въехали в зону приема мобильных сетей, и телефон главы отдела по работе с населением загудел – из офиса прислали последний потенциальный адрес. Моти испустил печальный стон и откинул голову, то ли из-за эсэмэсок, только что пришедших на его собственный телефон, то ли потому, что он уже решил, что деньги Эпштейна в безопасности и на сегодня он свое дело сделал.

Моти медленно повернул голову, открыл глаза и посмотрел на Галит.

– Милая, – сказал он тихо на иврите, – а ты, кроме деревьев, что-нибудь любишь? Потому что если ты сможешь так устроить, чтобы с этим лесом ничего не вышло, я обеспечу тебе неделю в отеле в Эйлате с твоим бойфрендом. У моего друга есть местечко прямо на берегу Красного моря. Будете нырять с аквалангом, валяться на пляже, и вот увидишь, ты быстро все забудешь про эрозию. – Галит в ответ на это только закатила глаза, а Моти повернулся в другую сторону и стал смотреть в пустыню.

Вот так, проехав обратно через Иорданскую долину до самой горы Хеврон, почти в пять часов дня они наконец прибыли сюда, на вершину горы в северной части пустыни Негев. И здесь, где не было ничего, кроме неба и каменистой земли, на закате окрашенной красным и золотым, Эпштейна попросили представить себе лес.

Его голову заполнил свет. Заполнил ее снизу доверху, рискуя пролиться наружу. Когда ощущение прошло и свет утек, ошеломление осталось, словно осадок, мелкий песок, такой же древний, как мир. Чувствуя, что у него кружится голова, он пошел прочь от своих спутников, остановился на скалистом выступе над склоном холма и увидел бесконечные ряды саженцев, раскрывающихся под жарким солнцем.

Когда-то, сказала ему Галит, весь юг и восток Средиземноморья, от Ливана до Северной Африки и Греции, был покрыт лесами. Но при каждой войне их вырубали ради древесины, превращали во флоты, которые в итоге тонули вместе с людьми. И потихоньку, по мере того как леса исчезали, а землю распахивали под поля, почва высохла, ее плодородный слой сдули горячие ветры или смыли дожди и реки, и там, где когда-то на побережье Северной Африки цвели шестьсот городов, населения становилось все меньше, пришел песок и скрыл под дюнами руины опустевших городов. Уже в четвертом веке до нашей эры Платон писал об опустошении лесов, которые когда-то покрывали всю Аттику, о том, что после них остался только скелет земли. Так же было и здесь, сказала ему Галит. Склоны горного хребта Ливан вырубили ради храмов в Тире и Сидоне, а потом ради Первого и Второго храмов в Иерусалиме; пророк Исайя говорил о разрушении лесов Шерина, Кармела и Башана в 590 году до нашей эры, а Иосиф писал о повсеместном уничтожении огромных участков леса во время Иудейских войн пять сотен лет спустя. Иерусалим когда-то окружали сосновые, миндальные и оливковые леса, как и регион от Иудейских холмов до самого юга: все эти земли были покрыты буйными