Румын кивает, берет маркер дрожащими пальцами и рисует на карте два крестика.

— Что это? — спрашиваю я, указывая на первую отметку.

— Место обменивания до того, как они попадают на станцию взвешивания.

Я достаю свой телефон и проверяю место на карте. Это большая стоянка для грузовиков с заправкой и рестораном. Слишком оживленно для нападения.

— Что это за место? — Я указываю на место назначения. Это не одно из двух мест, указанных парнем, которого мы поймали на нашем складе.

— Заброшенная бумажная фабрика, — выдохнул он.

— Охрана?

— Четыре человека. Вооружены. Еще двое у ворот.

— Свои люди или наемники?

— Наемники.

Я киваю и смотрю на Илью.

— Позвони Филиппу и скажи, что планы изменились. Мы подождем, пока грузовик доберется до места назначения, и ударим по ним там.

— Сколько тебе нужно людей?

— Я собираюсь поехать и осмотреть здание. Дам тебе знать, когда у меня будет более точное представление. Пусть кто-нибудь возьмет тело, которое мы спрятали в холодильнике, и принесет его туда завтра.

Когда Илья достает телефон, чтобы позвонить, я оборачиваюсь к Мирче, который смотрит на свою окровавленную руку расширенными глазами.

— Где прячется твой босс? — спрашиваю я.

— Не знаю. Клянусь, я не знаю. — Он хнычет.

— Очень жаль. — Я достаю свой пистолет. — Голова или сердце?

Глаза мужчины вспыхивают, едва не вырываясь из глазниц, и несколько секунд он просто смотрит на меня. Затем он вскакивает со стула и начинает вытаскивать из руки застрявший нож.

— Голова. — Я вскидываю пистолет, приставляю его к виску и нажимаю на курок. Мирча дергается, а затем его тело падает вперед.

— Это за нашего водителя.

Глава 18

Происходит что-то странное.

Мой взгляд блуждает по людям, сидящим за обеденным столом. Все молчат, сосредоточившись только на своем обеде. Нет ни разговоров, ни смеха. Такого никогда не было. Во время приема пищи всегда шумно, что даже невозможно было расслышать свои собственные мысли за всем этим шумом. Сейчас, наверное, можно услышать, как падает булавка. Если не считать периодического позвякивания посуды, единственные звуки, нарушающие удушающую тишину в комнате, — это голоса охранников, доносящиеся через двустороннюю рацию, которую Мирко положил на стол перед собой. Эту штуку он носит с собой с самого утра.

— Ворота — все чисто.

— Южная крыло — все чисто.

— КПП А — все чисто.

— Наос — все чисто.

Кева подходит к Мирко и ставит перед ним тарелку с едой. Он начинает есть, не проронив ни слова. Определенно, это не нормально. Мирко постоянно ноет по поводу низкохолестериновой диеты, на которой его держит Кева, но сейчас он ни слова не говорит о том, что ему подают курицу-гриль, вместо свиных отбивных, как всем нам.

Я смотрю на пустой стул слева от меня. Вчера Драго отсутствовал почти весь день и вернулся домой далеко за полночь. Я ждала несколько часов, не в силах уснуть. Образы этого упрямого кабана — раненого или того хуже — заполнили мой разум. У меня дрожали руки. Сначала это была мелкая дрожь в пальцах, но со временем она усилилась. Когда дверь спальни наконец открылась, и он вошел внутрь, мне захотелось побежать и броситься к нему в объятия, обнять его изо всех сил, тем самым убедить себя, что с ним все в порядке. Но я не сделала этого, потому что это означало бы, что мне не все равно. Это означало бы, что я поддалась тем опасным чувствам, которые зарождались во мне уже давно. Поэтому я осталась в постели и притворилась спящей. А те чувства, которые грозили вырваться из моей груди? Я загнала их вниз. Загнала их глубоко-глубоко, похоронив, чтобы они не смогли вырваться наружу.

Гневный женский крик раздается в фойе, вырывая меня из размышлений. Все головы поворачиваются в ту сторону, но никто не двигается с места. Я смотрю на Елену, которая держит вилку в воздухе, на полпути ко рту.

— Драго пошел за Тарой, — бормочет она. — Видимо, она недовольна.

Крики продолжаются. Я встаю и бросаюсь через столовую. Когда добираюсь до фойе, замечаю Драго, направляющего к лестнице, неся на плече кричащую женщину с черными волосами. Она бьет его кулаками по спине, но он, кажется, этого не замечает. Он опускает ее у подножия лестницы и кричит что-то, чего я не улавливаю.

— Мне плевать, — огрызается она по-сербски и буравит меня взглядом. — Я ни минуты не проведу с ней в одном доме.

Драго смотрит на меня через плечо.

— Итальянская сучка, — прошипела Тара по-английски.

Я съеживаюсь. Даже зная, что она имеет полное право ненавидеть меня, мне больно. Заставляю себя улыбнуться, сохраняя зрительный контакт.

— Привет.

Драго прищуривается, фокусируясь на моих губах. Нижняя губа слегка подрагивает, и я зажимаю ее между зубами.

— Что ты сказала моей жене, Тара? — спрашивает он спокойным тоном, но я вижу, как пульсирует жилка на его шее.

Я делаю шаг вперед и кладу руку на его предплечье, отчего моя улыбка становится еще шире.

— Она ничего не сказала.

— Мы уже выяснили, что твое притворство на меня не действует, Сиенна. — Он обхватывает меня за талию и притягивает к себе. — Она сказала что-то, что причинило тебе боль. Никому не позволено этого делать. Даже моей сестре.

Тара фыркает, на ее лице написано раздражение. Она прислоняется к перилам и скрещивает руки, а ее ледяной взгляд возвращается к брату.

— Ничего страшного, Драго. — Я слегка сжимаю его руку. — Клянусь.

Он смотрит мне в глаза и сжимает челюсть.

— Иди в свою комнату. Не хочу видеть тебя, пока ты не извинишься перед моей женой. Сейчас же, Тара.

Тара разворачивается и бежит вверх по лестнице.

— Ты слишком остро реагируешь, — бормочу я.

— Таре нужно научиться проявлять уважение. Ты не обязательно должна ей нравиться, но она должна помнить, что ты — моя жена. Особенно пока она находится под нашей крышей.

У меня перехватило дыхание. Он сказал "под нашей". Не "моим". Я протягиваю руку и провожу пальцами по его челюсти.

— Что происходит, Драго? Дополнительная охрана. Привез сюда свою сестру. Я видела, как парни несли ящики с боеприпасами в кладовую.

— Мы собираемся сегодня перехватить партию оружия румын и взорвать два их склада.

— Что? — Я ущипнула его за подбородок и опустила голову ниже. — Ты что, совсем с ума сошел?

— Этого не избежать, Сиенна. Но не волнуйся, ты будешь в безопасности.

Я уставилась на него. Этот дом — гребаная крепость. Конечно, я буду в безопасности. Но как же он? Он будет там, играть в