— Что еще за Бальдр? — полюбопытствовала Марина.

— Древний германский бог. А принцип Бальдра, славянского Белобога и ассирийского Бела — это принцип «возвращения», лежащий в основе всех дэваических культов и неасурических религий. Западному сознанию, зомбированному шаблонами асуризма, зачастую непросто понять, каким образом имя Бога может прикладываться к другим Богам, а носители одного — воплощать в себе иное духовное начало. Между тем, в традициях дэваических это явление повсеместное. По этой причине «Бел», «Белиал» и «Бальдр» предстают в дэваической перспективе как определённые космические принципы, проявлять которые могут и звери, и люди, и Боги. Подобно тому, как в славянской традиции Белобогом Киева являлся Перун, Белобогом Арконы — Свентовид, Белобогом Новгорода — Знич, а Белобогом Ретры — Радегаст. Точно так же и в ассиро-вавилонской традиции под именем «Бел» понимался не какой-нибудь «личный Бог», а, скорее, безличное Божество, способное к проявлению под любой физической оболочкой.

— Иван, дай-ка теперь я за руль сяду, — попросила Марина.

— Попозже, — откликнулся тот. — Здесь участок опасный.

Толбуев продолжил: — Но тут сталкиваются между собой два совершенно разных человеческих типа, два учения о богах, два стиля жизни. Аборигены Европы, «древнеевропейцы», исповедовали культуру Земли и плодородия, «мир Белой Богини», «древних Венер», «мир матушки Фрейи», Астарты и Богини Макоши. Последняя — чисто славянская богиня. У них отрицалось загробное царство как таковое. Идея перерождения главенствовала. Считалось, что Темная Мать-Земля вечно рождает людей, а те, в благодарность, воздают ей почитания. Еще в I веке нашей эры Помпоний Мела рассказывал о конгрегации из девяти жриц, бывших девственницами и проживавших на острове Сена неподалёку от берегов Бретани. Он уверял, что они обладали большими магическими способностями и могли пением вызывать шторма, превращать одних животных в других, предсказывать будущее и исцелять любые недуги.

— Познакомиться бы! — во второй раз вздохнул Вадим. За что получил очередной тычок от невесты.

— И подобных им жриц было множество, — подметив это, улыбнулся Велемир Радомирович. — Их почитали как воплощения Женского Божества, производя родословные только по женской линии. Но это не значит, что асурический человек не имел некой загробной жизни, наоборот. Эта «загробная жизнь», будь то безрадостно-свидригайловская «баня с пауками», либо же однозначно приятное место невозвращенцев, есть чистейшее изобретение асуризма, тогда как в религиях дэваизма человек возвращался в «загробную жизнь» по множеству раз. Даже во сне, закрывая глаза, он оказывался в «загробной жизни», зная её соблазны и внутренние ориентиры. Свами Вивекананда по этому поводу говорил, что иногда человеку снится, что он видит ангелов, приходящих к нему и говорящих с ним, ему кажется, что он в состоянии экстаза, что слышит музыку, раздающуюся в воздухе. Такой сон означает, что человек находится в особенных условиях просветления. А французский философ Лаберж добавлял: «Лучше быть в сновидении, но не сновидением». Приведу уж «до кучи» и слова китайского мудреца Гуань инь-Цзи: «Когда вещи доходят до крайней точки, они непременно возвращаются». А заодно и Кафку: «Ясность всех событий делает их таинственными». Что, на мой взгляд, особенно уместно в данном контексте.

— Таинственнее тебя, друг мой, ничего на свете нет, — со значением произнес Марк Иванович. — А уж какой «контекст» ты тут развёл — ста мудрецам не разобраться!

— Я же вот разбираюсь помаленьку, — возразила ему Марина. — И Ваня тоже. Вот и до вас дойдет. А Вадиму это просто не нужно. У него в голове одни параграфы и уложения Гражданского кодекса. Крючки да закорючки.

— Зря ты так, — обиделся жених. — Продолжайте, Велемир Радомирович, я весь внимание. Жаль, диктофон забыл. Но у меня память разведчика.

— На языке Иоганна Якоба Бахофена это была эпоха «гинайкократии», эпоха правления женщин, строгой матрилинейности и почитания Великой Матери, — последовал его совету Толбуев. — А то, что произошло потом, можно считать как бы «первой гражданской войной». Гиперборейской. Тут были разные антропологические типы. Следует усложнить картину и обозначить на ней главные этапы.

— А может, не надо? — и в третий раз, как апостол Петр, отрекающийся от знакомства с Христом, вздохнул Вадим, отодвинувшись, на всякий случай, от своей невесты подальше.

— Надо, Вадя, надо, — отозвалась она, всё же достав его своим амазонским кулачком. — Помолчи лучше. Выключи свой «телевизор», дай другим послушать. А Велемир Радомирович продолжал:

— Первым из них был момент вторжения индоевропейцев на территорию, занимаемую древнеевропейцами. Образ верховного Бога индоевропейцев, проникший в религию аборигенов Европы, был связан с Солнцем и идентичен во всех индоевропейских культурах. Культ этого Дэуса-Тиуса-Тиу-Яровита-Свентовита — Перуна-Юпитера, вооружённого ваджрой, булавой или стрелами, стал вытеснять всю предшествующую религию, вследствие чего и возник основной миф индоевропейцев, качественно отличный от не менее «основного», но полностью ему противоположного мифа древнеевропейцев. При сходстве сюжета и фабулы мы имеем лишь разную точку зрения: для культуры Великой Матери змея и земля священны, для культуры номадов-колонизаторов, этих конкистадоров древнейшего мира, нет большего врага, нежели змеи — «духи местности» той земли, с которой индоевропейцев ничего не связывало.

Сделав очередную паузу, поглядев в окно на проплывающие дома и переулки и жителей Ногинска, он сказал:

— На этом этапе мы наблюдаем любопытнейшее превращение материнских Богинь в элемент пантеона патриархальной цивилизации. Например, древняя Богиня Венера (Утренняя звезда, Аврора, Кибела) перерождается в такого же светлого Люцифера, ставшего демоном лишь с наступлением христианства. В «ураническую эпоху», затронувшую весь мир от Пиренеев до Центральной Азии по окончании неолита, правителем мира Богов и людей является Солнцебог… На следующем этапе всё еще больше усложнилось и запуталось. Появилась дуалистическая модель, чётко расцвечивающее «Белое» с «Чёрным» и всячески отрицая возможность их взаимоперехода. Тут уже Люцифер превращается в демона. Появляются и образы «Белобога» и «Чернобога», так или иначе стянувшие на себя силу Богинь матрического периода. Это особенно ясно видно в образе Астарты (германской Остары), ставшей в концепции христианского демонизма падшим духом по имени «Астарот». О ней еще в «Фаусте» говорится.

— Это я читала, — созналась Марина.

— А общим выводом из всего сказанного должно стать вот что. Единство и борьба, а точнее — взаимодействие и взаимовлияние двух компонентов арийской души, то есть древнеевропейского и индоевропейского, матрического и чаромутного, — это и есть основная пружина любого мировоззрения, возникшего на территории Европы после вторжения туда индоевропейцев в середине III тысячелетия до новой эры. Через неё вся история тайных мужских союзов, знахарства, вотанизма, тамплиерства, альбигойства, монтанизма, иезуитства, инквизиции, марксизма даже и так далее становится нам более понятной и объяснимой.

— Начёт марксизма — это вы хорошо сказали, — одобрил Вадим. — Терпеть его не могу.