Счастье улыбнулось в воскресенье, когда на дежурство заступила медсестра Оксана Закусенина по прозвищу Закуска — симпатичная тридцатилетняя женщина с превосходно развитыми формами и неугасаемым любовным энтузиазмом. Оксану любили врачи (например — доктор Микешин), научные сотрудники, аспиранты, пациенты, ординаторы, студенты, охранники и даже заведующий оперблоком Родион Ефимович, с которым сам директор из уважения здоровался за руку, время от времени (разумеется, только после дежурства) зазывал Оксану к себе в кабинет «на чашку чая». Оксанины запасы любви были неиссякаемы, как скандалы в поликлинике, и неисчерпаемы, как жалобы ветерана.

Заметив, каким жадным взором поедает ее Бойченко, Оксана маняще запунцовела щеками, потупила глазки и задышала так, что халат на ее груди чуть не лопнул. Бойченко, пожилой, но обеспеченный и внешне смотревшийся довольно неплохо — подтянутый седовласый мужчина, был расценен Оксаной как перспективный кандидат в мужья. Тридцатилетняя разница в возрасте не пугала, а, наоборот, радовала. Во-первых, на руках носить будет, а во-вторых, есть шанс побыстрее стать богатой вдовой и тогда уж зажить в свое полное удовольствие…

Вдохновленный Бойченко закинул крючок — отпустил пару галантных комплиментов, словно невзначай, погладил по руке и поинтересовался, так уж ли надо в воскресенье безотлучно находиться на посту. Оксана, не убирая руки, сказала, что днем — это навряд ли, а вот ночью, после отбоя, можно спуститься на часок в физиотерапевтическое отделение, от которого у нее, благодаря задушевной дружбе со старшей сестрой (такой же сексуально озабоченной особой), есть ключи. По окончании рабочего дня в физиотерапии запиралась только наружная дверь, а все залы и кабинеты стояли открытыми. Хочешь — на матах располагайся, хочешь — на массажном столе, хочешь — в кресле, хочешь — на шведской стенке, хочешь — на фитболе. Простор фантазии и пространства… Впрочем, в отношении фитбола, на который ее как-то попробовал уложить один не в меру креативный клинический ординатор, у Оксаны сформировалось некоторое предубеждение, уж очень трудно на нем удержаться в ответственные моменты. А кому охота вместо удовольствия заработать сотрясение мозга?

Распалившийся Бойченко едва дождался заветного времени — половины второго ночи, когда напарница, понимающе улыбнувшись, отпустила Оксану «немного подышать свежим воздухом».

В качестве ристалища, то есть плацдарма, консервативно-благоразумно избрали диван в кабинете старшей сестры физиотерапевтического отделения. Оксана, знавшая секрет пружинного устройства (сначала толкнуть вперед и только потом поднимать), разложила диван и застелила его прихваченной из отделения чистой простыней. Бойченко помогал, то есть стоял рядом и хватал Оксану за что ни попадя…

Обоюдно великий любовный пыл требовал разнообразия, например — смены позиций. Во время перехода из миссионерской позы в коленно-локтевое положение разгоряченная Оксана допустила неосторожность — столкнула любовника на пол. Любовник от неожиданности упал так неудачно, что получил разгибательный перелом левой лучевой кости в типичном, как выражаются врачи, месте. Такое частенько случается при падении на разогнутую в лучезапястном суставе кисть. Высота не имеет большого значения, можно выпасть из окна, расположенного на третьем этаже, и отделаться легким испугом вкупе с непроизвольным мочеиспусканием (иногда, впрочем, и с дефекацией), а можно упасть с дивана и свернуть шею. Так что перелом лучевой кости — это еще не самое страшное.

Любовь прошла, оставив на память проблему. Бойченко повел себя по-мужски — терпел боль, пытался улыбаться, даже пошутил разок. Оксана, нифига не смыслившая в травматологии, расценила травму как ушиб, разорвала простыню, смастерила перевязь, умылась холодной водой, чтобы хоть как-то отвлечься от грызущей изнутри неудовлетворенности, и отвела незадачливого любовника в палату, где вколола ему в ягодицу первостатейный обезболивающий коктейль, да вдобавок, для закрепления эффекта, дала выпить три таблетки снотворного. Через четверть часа, когда похрапывание Бойченко перешло в заливистые рулады, Оксана сочла инцидент исчерпанным и, разбудив спящую на посту напарницу, отпросилась у нее еще на полчасика, каковые с огромной пользой для души и тела провела в комнате охранника.

Утром рука распухла и стало ясно, что никакой это не ушиб. Не вдаваясь в подробности, Бойченко сказал Маргарите Семеновне, что упал ночью в туалете. Поскользнулся — и вот.

Маргарита Семеновна, а вместе с ней и заведующая отделением были рады без памяти. Вызывать на консультацию травматологов, брать место в травматологическом отделении, организовывать перевод, писать объяснительную на имя заместителя директора по лечебной работе (а чего вы хотели, надо же объяснить, каким образом больные, находящиеся на стационарном лечении, получают переломы)…

— Чтоб я еще кого-то задержала! — вопила в пустой ординаторской Маргарита Семеновна (все коллеги уже ушли домой, а она, выполняя распоряжение Ирины Николаевны, ждала, пока перевозка заберет Бойченко). — Да никогда в жизни! Ни на день! Ни на час! Добрые дела никогда не остаются безнаказанными! Пока лечился — покалечился!

Даже если тебя некому слушать, выговориться все равно полезно. Выговорится человек — и облегчит душу. Маргарита Семеновна немного успокоилась и начала восхищаться нечаянно придуманной фразой: «Пока лечился — покалечился». Только никак не могла сообразить, что это такое — каламбур или, может быть, палиндром?

Супружеская пара — мамонтоподобная дама с короткой стрижкой, вся увешанная бижутерией, призванной изображать драгоценности, и ее худощавый, унылого вида муж в очках с невероятно толстыми стеклами — замучили Моршанцева чуть ли не насмерть, можно сказать, выжали как лимон. Говорила в основном жена, представившаяся главным специалистом какой-то районной управы, Моршанцев уже и забыл, какой именно. Сначала она перечислила учреждения, в которых лежала ее многострадальная мамаша (список был внушителен, даже очень), а потом начала выпытывать перспективы.

— Нет, вы мне прямо скажите — вы уверены в благополучном исходе операции? Я слышала, что во время установки этих ваших «моторчиков» сердце может остановиться, да так, что сразу и навсегда…

Моршанцев трижды повторил, что любое сердце вообще может остановиться сразу и навсегда в любой момент, и что у каждой операции есть свои подводные камни, и что он расскажет пациентке все в подробностях, прежде чем она подпишет информированное согласие на операцию, и что согласие это называется «информированным» не просто так…

— А тромбы?! — волновалась дама. — Я слышала, что во время операции могут оторваться тромбы…

Моршанцев рассказал про тромбы, даже кое-какую статистику привел.

— А сепсис, доктор?! У мамы из-за диабета очень плохой иммунитет, а я слышала…

«Любовь к родителям и забота о них — это прекрасно, — подумал Моршанцев и уточнил: — Если, конечно, не насиловать этими добродетелями окружающих».

Так бы, постепенно, они дошли бы, наверное, и до внематочной беременности (а почему бы и нет, тоже ведь угрожающее жизни состояние), но неожиданно подал признаки жизни муж, до того безучастно и неподвижно сидевший на стуле.