От таких мыслей голова пошла кругом. Тетя Марина всегда очень тепло относилась к нему, но все же…

Домой Семь-сорок поднимался, насвистывая мотив «надежда — мой компас земной», и даже то, что один злосчастный пакет все-таки порвался, не могло испортить его настроение. Все не так безнадежно, как казалось. Янка еще станет его девушкой. Он будет бороться за нее!

* * *

Кристина занялась паковкой своих вещей. Лучше уж заранее за это взяться, чем потом лихорадочно бегать из угла в угол и вспоминать, ничего ли не забыла в спешке? Предвкушение скорой дороги будоражило и радовало. Интересно, за время ее отсутствия в столице что-нибудь кардинально изменилось? Да нет, вряд ли. Ее ж не год, не два не было — всего-то полтора месяца, может, чуть больше. Разве что новую рекламу на щиты развесили. Но все равно — жуть как интересно. Как же она по Москве соскучилась!

На то, чтобы упаковать все, что хотела, Кристине потребовалось от силы минут пятнадцать. Вещей-то по сути немного: рюкзачок да сумка. Придется еще подумать, как лучше пейзажи до дома довезти, чтобы случайно не порвать в дороге, но это не впервой. Можно и вещами переложить, чтобы мягче было. Картины-то небольшие, спокойно в ту же самую сумку войдут. А банки с вареньем тогда — в рюкзачок. Спину, конечно, отобьют, но тут уж приходится чем-то жертвовать, особого выбора нет. Либо картины целые, либо варенье в сумке.

Покончив со сборами, Кристина вышла из дома проветриться. День подходил к концу, и на пронзительно голубом небе уже зажглись первые, самые яркие звезды. Если просидеть так долго-долго, то можно увидеть, как небо становится все темнее и темнее, а звезд все больше и больше. Если бы не ежевечерняя мошкарня — вообще была бы благодать.

Тихо скрипнула дверь, и на крыльцо к Кристине подсел Фомич.

— Ну что, собралась?

— Ага. Завтра у меня последний день в лесу. Специально рано-рано встану, чтобы успеть все, что хочу. Ох, и будут же у меня к вечеру ноги ныть! Уже заранее чувствую. Эх, чуть-чуть жалко, что отдых заканчивается. Оказывается, я так давно нормально не отдыхала, что уже успела забыть, каково это.

— Приедешь и сразу же за работу примешься?

— Ну, наверное. По крайней мере, попробую. Если только Ольга меня не отправит куда подальше за то, что я без предупреждения пропала на такой долгий срок.

— Думаю, этого тебе можно не бояться. Ты мне лучше вот о чем скажи: ты для себя-то поняла, как работать надо?

— В смысле?

— В смысле, что нечего себя загонять, как раньше. Лучше делай меньше, но чтоб с душой получалось и себя радовало. Вот возьмешь заказ и представь, что ты здесь, в лесу пейзаж рисуешь. Только не так, как тот, первый, а с чувством, с понятием. Ты ж не в цеху над тарелкой штампованной корпишь, ты единичные вещи делаешь, эксклюзивные!

— Ну, не такие уж и эксклюзивные, иногда и повторяться приходиться.

— Все равно: каждая вещь должна быть новой! Даже если одно и то же рисуешь! Мысли-то у тебя в этот момент другие будут, не такие, как в первый раз! Вот и покажи это в работе. Пусть это только ты поймешь и увидишь — не важно. Другие не увидят, зато почувствуют. Душу твою в картине почувствуют. Понимаешь?

— Кажется, да. Только кажется мне, что это сложнее, чем то, как я раньше рисовала.

— Сложнее — это без спору. Только и удовольствия больше с собой несет. Или я неправду говорю?

— Правду. Ох, что сейчас об этом говорить! Вот приеду — тогда и видно будет. А пока для меня это все как в тумане: нереально и размыто.

— Ну, смотри, дело твое. Только слова мои не забудь. И береги себя. Помни — не человек для работы, а работа для человека. И под человека. Каждый должен заниматься тем, что его радует. Меня вот всю жизнь к природе тянуло. Хотя меня по шарику ой как носило, столько всего видел, столько изведал, а все равно — тянуло и все. Так в итоге я здесь оказался. А мог бы сейчас в городе торчать, пенсию получать и брюзжать на весь мир, что жизнь не удалась, никому я не нужен, и так далее. Тебе куда больше моего повезло.

— В чем же?

— Ты рано поняла, что любишь делать и, кроме того, имеешь все возможности жить так, как тебе хочется. Это великое счастье. Ты со временем поймешь, как это много значит.

— Ой, Фомич, ты когда так говорить начинаешь, меня почему-то сразу на ха-ха пробивает. Ты сразу такой серьезный делаешься, спасу нет! Ты не переживай, я прекрасно поняла, что ты хочешь сказать. Просто ты так ответственно к этому вопросу подходишь, что поневоле так и тянет что-нибудь в противовес тебе отчебучить! Мяукнуть там, или на одной ножке попрыгать. Ты извини, я давно к авторитетным высказываниям неадекватно отношусь. Меня за это и в школе, и в институте шпыняли. Не принимай на свой счет.

— Да это ты меня извини. Я, наверное, иногда чересчур занудным делаюсь. Видимо, возраст сказывается. Пенсионер все-таки.

— Фомич, да какой у тебя возраст! Ты ж куче народа фору дашь! Или я не помню, как ты с этим мужиком в джинсах дрался? Если бы это происходило не с нами, а в кино, я бы в такого актера, который твою роль играл, просто по уши влюбилась!

— Этого-то я боялся, — тихонько под нос пробурчал Фомич, но Кристина ничего не услышала, отвлекшись на подбежавшего к ней Иртыша, который сразу же нагло начал требовать свою порцию поглаживаний, совершенно не смущаясь присутствием хозяина. Фомич улыбнулся. Давай, бродяга, недолго тебе счастья осталось. Уедет Кристя, и никто тебя еще долго-долго не приласкает. Так что пользуйся моментом!

* * *

Ликвидатор лежал на смятых простынях, тупо глядя в потолок. Еще пять минут назад рядом с ним была одна весьма интересная во всех отношениях дама. Коллега по работе, из бухгалтерии, давно уже клинья подбивала и намекала, что если вдруг, то она совершенно не против. Роскошная брюнетка с не менее роскошным ухоженным телом. Он всегда делал вид, что не понимает более чем прозрачных намеков, а вот сегодня почему-то ни с того ни с сего решил ей уступить. И что толку? Чего он получил? Да, секс был выше любых похвал. Дамочка отработала по полной программе. Вот только он был не на высоте. Вернее, не на самой высокой из возможных своих высот. Дамочка, видимо, решила, что он — самый заурядный мужчина, каких много, и под благовидным предлогом смоталась, не оставшись на ночь. Что ж, тоже неплохо: больше не будет его доставать. Уйдет на более перспективные пастбища. Только вот зачем это было ему надо?

На душе было погано и пусто, словно грязью полили. И помимо воли вспомнилась Ленка. Ленка… Она всегда его заводила так, что все мысли были лишь об одном: затащить ее в кровать и как можно скорее. А она, поганка, еще поддразнивала его, особенно в общественных местах — проведет быстро ручонками своими шаловливыми по пикантным подробностям его организма, и все, хоть взрывайся! И пахло от нее всегда очень вкусно, чем-то таким: свежим и фруктовым. А когда родился Санька, к этому букету еще добавился запах грудного молока. Ленка всегда была для него желанна, даже спросонья, даже со встрепанной прической или перепачканным мукой лицом.