– Это вам, по-моему, не с кем поговорить.

– Ну, садись, поупражняем великий могучий.

– Здесь неудобно.

– Тогда заходи вечером. Жениться не обещаю, но на зимние сапожки заработаешь.

– Экой вы, барин, шаловливой , – сказала она, показывая свою непростоту.

Однако пришла. Вошла в незапертую дверь.

– Сапожек не надо, – сказала она. – Здесь зимы толком не бывает. А я вас сразу узнала, вы были депутатом, да? – Он кивнул. – По телевизору выступали. Я даже в вас влюбилась. На целых полчаса, наверное. Когда вы министру этот вопрос задали, помните? По всем каналам сто раз повторяли.

– В меня тогда все влюбились. На полчаса. А потом глухо.

– Ничего! – сказала она. – Мы еще про вас услышим!

– Не думаю. Понимаешь, меня понесло волной. Вынесло наверх. Потом волна схлынула, и я обратно с нею. Как соринка. Слушай, что тебе надо?

– Я смотрела вас по телевизору и думала: вот умный человек, он бы мне все рассказал. Как жить и вообще. И вот такая встреча.

Она села на подоконник. Окно было открыто. Пятый этаж. Снизу слышна была музыка и журчание толпы: пансион «Моцарт» стоял на самой эспланаде.

– Тогда уж лучше жениться. – Он встал с кресла, подошел к ней.

– Я тоже соринка, – сказала она. – Кому нужны две соринки?

– Мне, – сказал он.

– А мне – нет.

Она это очень твердо сказала.

– Тогда спой мне песенку! – заорал он. – Про бедных маму-папу! Про богатых красивых подружек! Про учителя, который тебя трахнул в девятом классе! Давай!

– Двести евро, барин! – осклабилась она. – И все ваши самомалейшие желания будут неукоснительно исполнены! Только не обманите девушку. А то у меня тут друзья. Могут заступиться в случае чего.

На секунду он захотел получить все, что полагается на двести евро. Но испугался, что убьет ее, и сказал:

– Ты лучше иди. Сколько за пустой вызов? Полтинника хватит?

– Ладно, ерунда, – сказала она, не двигаясь с места.

– А твои друзья тебя не накажут?

– Я пошутила! – захохотала она. – А вы поверили и испугались?

Зря она смеялась, конечно. Тем более – сидя на подоконнике. Его судили по законам той страны. Больше о нем никто никогда ничего не слышал.

Вечером приехал в маленький среднерусский город на конференцию. Неплохо бы поужинать. В гостинице ресторан огромный и совсем пустой: неуютно. Портье советует пойти в хорошее место, в самое лучшее место в городе. Звучное французское название.

Пришел туда. Подвал. Всякие картинки на стенах. Обширное меню. Вежливые официанты. И опять ни одного посетителя.

Сел, заказал поесть, жду. Передо мной эстрада небольшая. Нечто клавишное на тонких ножках, микрофон на стойке.

Вдруг сзади, слышу, два человека за стол усаживаются. Я спиной к входу сидел и не заметил, как они вошли, и тем более не рассмотрел. Оборачиваться неудобно. Двое мужчин, по голосам судя.

Один из них могучим сдавленным басом говорит:

– Дядя Коля, вы меня только простите. Вы извините, дядя Коля.

А другой скрипуче отвечает:

– Бог тебя простит. А я вот еще не решил.

Тут официанты начали бегать и что-то им на стол таскать. Мне тоже принесли заказ. Вышли певица и аккомпаниатор и врезали во всю мочь. Певица поет, глаза закатывает. А когда она дыхание переводит, я слышу сзади такой вот диалог:

– Дядя Коля, вы мне дайте шанс, пожалуйста…

– Я еще не решил.

– Ну, последний раз…

– Не решил я еще, понял ты?

Хорошая такая беседа.

А я, как назло, назаказывал себе кучу всего. Салат, сто грамм, холодечики-огуречики, форель на горячее… Чай с пирогом. Сижу, едва жую. Минут сорок проходит, наверное.

Но вот сзади громко отодвинулся один стул, робко и тихо – другой.

Я не удержался, повернулся.

– Дядя Коля, – умоляет двухметровый парень в шелковом костюме, в тяжеленных золотых часах, – ну, пожалуйста…

А худенький старичок в железнодорожном мундире цедит сквозь зубы:

– Я еще не решил…

Когда они ушли, певица опять что-то запела-заорала, запрокидывая голову и взмахивая рукой. Я спросил официанта, нельзя ли прекратить концерт. Поскольку посетитель я один, а мне не надо. Официант что-то шепнул певице. Она подошла ко мне:

– Вы настаиваете, чтобы я не пела ?

Я кивнул. Она фыркнула и ушла.

На последней странице меню был прейскурант на бой посуды и прочего.

От пепельницы (30 руб.), до стола (2000 руб.), люстры (2500 руб.) и окна (3000 руб.)

Хотел что-нибудь кокнуть рублей на сто, но потом раздумал.

Одна моя знакомая политическая журналистка и вообще деятельница оппозиции, стояла на улице и ловила такси.

Вдруг рядом с ней остановился роскошный автомобиль. Она была женщина немолодая и, прямо скажем, не фотомодель. Поэтому она не обратила внимания и продолжала голосовать. Но водитель, приятный мужчина средних лет, открыл дверцу и сказал:

– Садитесь, пожалуйста! – и назвал ее по имени-отчеству. И даже прибавил фамилию, чтоб не было никаких сомнений.

Она села. Он спросил, куда ей ехать. Сказал, что давний ее поклонник, читает ее в газетах, смотрит по телевизору, слушает по радио. И совершенно бесплатно отвезет ее по нужному адресу, потому что у него как раз есть свободное время.

Едут, разговаривают. Она спрашивает:

– А вы, наверное, бизнесмен?

– Нет.

– Ну, тогда, наверное, топ-менеджер?

– Нет.

Она женщина смелая и говорит со смехом:

– Неужели коррумпированный чиновник?

– Представьте себе, тоже нет, – смеется он в ответ.

– Никогда не поверю, что просто шофер большого начальника!

– Правильно не поверите, – говорит он. – Это моя машина. Я сам себе начальник.

– Не хотите отвечать – не надо, – говорит она. – Извините за настырность.

– Отчего же, – говорит он. – Я своей работы не стесняюсь. Я, как бы вам сказать, арбитр. Держу небольшой такой неформальный арбитраж. Проще говоря, разводящий .

– В каком смысле?

– Да в простом. Развожу ребят. Понимаете, в ходе нашей работы кто-то кому-то непременно лапку отдавит. Или дорожку перейдет. Или раньше времени ложку в котел запустит. Или вообще, страшно сказать, неправду скажет товарищу и другу. Вот. И чтобы не было лишних нервов и расходов, ребята идут ко мне. Со своими обидами. Я внимательно всех выслушиваю, а потом выношу решение. Вот тебе надо чуток подвинуться. А ты должен столько-то денег отдать. А ты просто извинись и больше так не делай.